Чужое сердце

Я договорилась встретиться с Лили для внеочередного обеда в ресторане «Маленькая Лютеция». Я не могу довериться никому, кроме нее. Стивен посмеется над тем, какое значение я придаю этому письму и как оно на меня повлияло, отец тоже, а моя психологиня отправит меня в дурдом.

– Сегодня чайки нет, мадемуазель? – кричит мне человек с ракушками.

– Чайки нет.

В жизни знамения единичны и мимолетны: либо ты ловишь их в тот же миг, либо они ускользают навечно.

– Это красиво, это невероятно, но красиво… От этого свихнуться можно, красавица, это полный аут! Смотри, я прямо вся дрожу!

Лили показывает мне мурашки на своих руках, продолжая читать письмо, которое она, с грохотом ввалившись, тут же вырвала у меня из рук.

– Это просто фантастика наяву!

Лили не может оторвать глаз от письма.

– Это жутко красиво. Надо ответить ему!

– Но у меня нет его адреса, оно не подписано.

– А что за история с колье? Кто тебе его подарил?

– Двоюродный брат – после выхода книги; он сказал, что оно принесет мне удачу Оно действительно на мне на той фотографии с обложки, но нужно хорошо присмотреться, чтобы заметить, и к тому же это довольно распространенный тип колье. Он просто хотел сказать, что у его жены было такое же…

Лили громко читает:

– «У моей жены было золотое сердце…» Нужно обязательно найти его адрес. Ты не можешь это так оставить!

– Но оно анонимное!

– Он поставил один крестик, потом три. Как американцы, это значит «с любовью»… Он путешественник, твой мужик, человек мира. Странно, сначала он к тебе на «вы», а потом, в постскриптуме, на «ты»?

– Да ты ничего не поняла! В постскриптуме он обращается не ко мне, а к ней, к моему сердцу…

– А… вот почему он подписался тремя крестиками… «Если случится так, что ты прочтешь это…» Он верит, действительно верит, что она в тебе. Удивительно!

– И печально.

– «Но я не решаюсь торопить встречу с тобой» – что это тогда значит, если он обращается к твоему сердцу?

– Самоубийство. Или он хочет встретиться со мной, встретиться с «нами», в конце концов!

– Я не вижу тут мыслей о самоубийстве, все-таки прошло уже два года, он хочет с тобой встретиться…

– Не со мной, с ней!

Лили смотрит письмо поближе:

– Оно написано перьевой ручкой, а какая бумага… Посмотри, качество невероятное! Действуй, начни собирать информацию, давай искать вместе! Этот человек – изысканный романтик, тебе повезло, отдохнешь от зануди психов.

Я смеюсь и ничего не отвечаю. Я никогда не думала, что Лили является образцом психического равновесия, но в этом весь ее шарм, то, что нас связывает, – взрывная смесь материнской ясности ума, жизнелюбия и чистого безумия.

– Может, он романтик, но к тому же по-хорошему одержимый, разве нет? Собрать информацию, основываясь на чем? Изысканная бумага, синие чернила и замаскированный заглавными буквами почерк?

– Повторяю тебе, эта бумага – редкая. Смотри, тут крошечный значок совсем внизу: «S».

– Я не вижу.

– Здесь, под моим пальцем, милая.

Лили протягивает мне свои очки, и я замечаю, совсем снизу и по центру, маленькую «S», тисненную витиеватым шрифтом.

– Тоже мне улика!

– Все же лучше разузнай. Я подумаю. Обязательно есть какой-нибудь способ.

– Я не уверена, что хочу знать, кто он…

– Я понимаю, но это ведь только что произошло, нужно подумать, переварить… Хочешь десерт?

Официант монотонным голосом оглашает нам блюда дня.

– Лимонный торт, пожалуйста!

– Лимонный торт? Но ты же ненавидишь его! – удивляется Лили.

– Знаю, но сегодня мне ужасно его хочется. Моя психологиня сказала, что я переживаю возрождение. Новые ощущения, новые сны, новые вкусы. Сегодня это лимон! Я до смерти хочу попробовать торт с лимоном и меренгой. С Рождества я еще и с удовольствием пью хорошее вино. Стивен серьезно сказал мне, что это единственный известный способ отсрочить болезнь Альцгеймера. Он узнал этот секрет от своих заслуженных коллег-неврологов, которые просто не могут назначить «выпивать бокал доброго вина каждый день»…

– Ясное дело, но если это против Альцгеймера, ты рановато начала его принимать.

Принесли мой торт, я разглядываю его. Я поворачиваю тарелку и рассматриваю золотистый завиток свежей меренги. Я глотаю кусок. Мне никогда не нравился лимон, не нравилось все кислое. Но тут я наслаждаюсь этим вкусом, тонким, великолепным. Нежное песочное тесто тает во рту. Я решаю отодвинуть безвкусную меренгу, слишком огрубляющую вкус лимона.

– Мадам не понравилась меренга? – спрашивает меня официант, забирая мою тарелку.

– Мадемуазель, молодой человек…

Когда меня называют «мадам», у меня создается ощущение, что мне сто лет, – мне, двадцать лет назад еще бывшей подростком.

– Да, это прекрасное украшение, ваша меренга, но мне не нравится ее приторный вкус.

Я покидаю Лили, возбуждение которой не иссякает. Она обещает мне обдумать план действий.

У себя дома я перечитываю письмо, удивляясь новому сердечному воздействию, которое оно оказывает, и звоню моему возлюбленному, чтобы вернуться к реальности, оставляю ему сообщение: «Здравствуй, доктор, ты сказал, что перезвонишь мне… так что перезвони, пожалуйста. Целую тебя крепко».

Звонков от Стивена нет. Сегодня я принимаю на ночь двойную дозу снотворного, чтобы забыть и молчание возлюбленного, и анонимное письмо. Это моя «терапия отключения». Привыкшая к перебору лекарств, я просыпаюсь через двенадцать часов довольно свежей.

Утром Стивен перезванивает. Он придет к ужину. Ура!

Адвокатша хочет, если можно, увидеться со мной сегодня. Она оставила мне на автоответчике одно из тех загадочных посланий, которые я терпеть не могу: «У меня две новости: одна плохая, одна хорошая». Я не могу до нее дозвониться и решаю как можно скорее добраться до ее адвокатской конторы.

– С какой новости начинать, Шарлотта, – с хорошей или с плохой?

– С хорошей, плохую вообще говорить не надо.

– Я бы с удовольствием, но моя обязанность – поставить вас в известность: мы выиграли дело против «Мерседеса», но они подали на апелляцию. По-моему, у них мало шансов выиграть, настолько решение суда первой инстанции благоприятно для вас. Проще говоря, суд полностью подтвердил отсутствие у вас злого умысла, вы всегда платили по счетам, и если они профессионалы автомобилестроения и торговли автомобилями, то именно они должны правильно считать и обнаружить свою ошибку сразу, а не через три года. Однако моя коллега с противоположной стороны была очень профессиональна, настроена по-боевому и неумолима! Извините за выражение, но у нее на вас зуб… Так что хорошая новость – мы выиграли, плохая – они подали на апелляцию.

– То есть у нас остается шанс проиграть?

– Да. И надо все готовить по новой, всю доказательную часть.

– И снова платить судебные расходы?

– Да.

Ненадолго упав духом, я снова обретаю боевой настрой. Главное – верить своей интуиции и обнадеживающей улыбке адвокатши.

– И все же как жаль потерянного времени, сил, денег…

«Давид против Голиафа», дубль два! Поздравляю вас с победой, но придется работать еще лучше, чем в первый раз, потому что они будут из кожи вон лезть.

Почти через год мы выиграли апелляцию, но они подали на обжалование!

– Да сколько же так может продолжаться? Чего им надо, доконать меня, что ли? А если меня осудят и я не смогу заплатить, что тогда?

– Могут описать имущество.

– Какое? Кибитка номер два продана. Диван из «ИКЕИ», ободранный котом? Тарин DVD-плеер? Мое золотое сердечко?!

В конце концов мы одержали окончательную победу, мне не пришлось защищаться в кассационном суде, и тем лучше, потому что моя адвокатша сказала, что мне придется обратиться к ее коллеге, специализирующемуся на таких процессах, и каждый запрос его стоит пятьсот евро… Мы выиграли потому, что «Мерседес» слишком поздно подал на обжалование. Установленный законом срок давно истек. Это просто мания у них какая-то. Шарлотта – хрупкая, но упрямая артистка победила международный концерн с перебоями в работе.

Дедушка часто говорил мне: «Не давай запудрить себе мозги, дружок!»