Их маленькая вселенная долго обходилась безо всякой речи — ни слов, ни мыслей — только пальцы вздрагивали в жалобе на разлуку, сердца, признаваясь в нежности, заполошными птицами бились о грудные клетки… Слепо, наощупь, оба считывали пароли родинок и шрамов, уверяясь: ты, это ты, наконец-то — ты… в трепете дыхания, латая зияющие бреши души, жадно ловили мольбу и обещание не расставаться… присягой верности принимали запах кожи, горячеющей в надежде истончиться и растаять, чтобы оба тока крови наконец слились и перестали тосковать…
Кольцо его рук было для неё и домом, и всем миром… от него головокружительно пахло верностью и надёжностью, надеждой на счастье и покой…
И таяла броня стылости, наросшая в столь долгое отсутствие родного тепла…
Выворачиваясь наизнанку, два русла памяти вскрылись, устремились навстречу друг другу, схлестнулись, переплетаясь, проросли, принимая новое и отдавая накопленное, укладывая сведения и ощущения так, как будто они там и находились — всегда… Ничего не приходилось объяснять — достаточно было просто попытаться вспомнить…
…Это её прогнали через все допросы, тесты и пробы и отпустили, накачав по макушку какой-то пакостью, и это она потом долгие дни металась взаперти по усадьбе, мучаясь от неизвестности…
…Это его пытались убить в запертом боксе вконец оборзевшие красотки, и после — это он блуждал по улицам и кафешкам, влипая из одной неприятности в другую, ещё более опасную…
Потерявшиеся было части каждого их них, как загулявшиеся дети, вернулись, наконец, и теперь торопливо становились на заждавшиеся их места, восстанавливая насильно нарушенное единение… Если бы сейчас их разделили вновь, они б не вынесли этого — и не простили бы такой попытки окружающему (Миль, во всяком случае, уж точно бы не простила), так что оно, окружающее, благоразумно затаилось, не вмешиваясь в процесс…
Со стороны, из соседней машины, не торопя их, замерших и будто сросшихся в монолит, во все глаза смотрели мальчишки… (Рольд, как Миль ни отказывалась, всё-таки отправил с ней нескольких своих «волчат» в качестве не то охраны, не то нянек…) Но, к их разочарованию, обоих супругов почти сразу стало невозможно разглядеть, и мальчишки, усиленно моргая, то и дело тёрли подводившие их глаза, которые слепли, слезясь, и сами отворачивались, пока совсем не потеряли из виду эту пару…
Бен сумел вернуться в реальность раньше, взглянул вокруг, подхватил приникшую к нему Миль и внёс в салон флайера — люк немедленно закрылся, надёжной раковиной пряча их от посторонних взглядов… Миль всё ещё была неподвижна — как вцепилась в мужа, так и не шевельнулась ни разу. Он терпеливо ждал, когда же она придёт в себя, хотелось посмотреть на неё, но отодвинуться было просто невозможно… Зато он мог сколько угодно зарываться носом в её пушистую макушку и вдыхать одуряющий, как приворот, запах её волос… гладить узкую спину, с болью ощущая — даже сквозь одежду — ребристую худобу, бугорки позвонков и узелки мышц, напряжённых до каменной твёрдости… перебирать пряди небрежно заплетённой косы… ощущать частые и неровные толчки её сердца…
Флайер без команды снялся с места и куда-то их понёс…
А потом они сидели в «Дракоше», и Миль, не желая смотреть ни на что и ни на кого, всё так же жалась к мужу, жмурилась и утыкалась в него лицом — то в шею, то в плечо, то в спину… Просто ушла в него, будь её воля — она бы в нём и вовсе растворилась…
По мнению Рольда, сидевшего за соседним столиком, счастье вроде бы должно выглядеть как-то иначе… Бен в ответ на его вопрошающие взгляды только руками неловко разводил — он и сам спрашивать её хоть о чём-то не решался, боясь спровоцировать слёзы, до которых, он чувствовал, было недалеко… Этакая молчаливая истерика. Из которой, однако, Миль вышла разом и даже как-то неожиданно: отпрянув от Бена, резко развернулась ко входу, оскалилась, когтями растопырив голубовато засветившиеся пальцы, и зашипела сквозь зубы — мужчины несколько оторопели, но всё поняли, когда Рольду почти тут же сообщили:
— Шпики возвращаются, Рольд.
— Что, все?
— Нет, только четверо.
Действительно, вскоре в ресторан вошли четверо подтянутых мужчин, по виду — патрульные, трое из которых расположились недалеко от входа, а четвёртый направился к Рольду и, остановившись у его столика, предложил:
— Поговорим?
Рольд приглашающе повёл рукой:
— Прошу, — дождался, когда он присядет, и спросил: — Неужели мои ребята опять что-то натворили?
— Насколько мне известно, пока нет.
— Тогда чем могу быть полезен? — поинтересовался Рольд, и постарался не дёрнуться, уловив опять донёсшееся от соседнего столика еле слышное шипение.
— Можешь, — кивнул агент, покосившись на пустой, с его точки зрения, стол. И протянул Рольду всё тот же, уже всему Городу знакомый снимок: — Нам нужна эта малышка.
— Ну-ка, ну-ка… — Рольд взглянул: — А, ну, так такие же повсюду висят. Только она не из моей группы.
— Знаю, что не из твоей, — мужчина не спускал глаз с лица собеседника. — И она здесь не появлялась?
— Не помню, — пожал плечами Рольд. — Хотите, у своих спрошу?
— Спроси.