Миль слезла с лежанки и доплелась до очага — ещё чего, наготой тут сверкать… Кроме лоскутов майки, всё остальное удалось приладить на тело. И лоскуты тоже сгодились — только-только на полосочку наскреблось… а вот завязать эту полоску сзади, на лопатках — никак не удавалось, ободранные, в коростах, руки не соглашались на такие тонкие операции, как вязание узлов, да ещё возле собственных качественно обшарпанных лопаток. Спина в целом тоже не желала, чтобы её тревожили… ну, ладно, обождём чуток, грудь можно прикрыть и так… ладошками… косу на крайний случай расплести… Да, «расплести» — а Гребень остался там, на полочке у постели… Зато браслет вот он, хотя и поцарапан…
Мысли текли по поверхности, все «не о том», лишь бы не думать о реальном положении дел, не впасть в отчаяние. Что она опять сделала не так?! За что её тычут носом в очередное дерьмо?!
Медленно, ведя рукой по каменным стенам, она обошла помещение, но не нашла никакого входа-выхода. Стены, состоявшие из очень точно подогнанных блоков, казались бы монолитными, если бы не эти тоненькие стыки. Бросив бесполезные поиски, угрелась у огня, и задремала, не переставая звать Бена даже в полусне… И проснулась, почуяв чужое присутствие. Очаг догорел, угли под котелком едва тлели и не давали света… А где-то там, в дальнем, самом тёмном углу, стоял кто-то огромный, чёрный, и смотрел на неё пылающими красными глазами.
Может быть, ей показалось, что он так огромен и чёрен… Но нерассуждающий детский страх, о котором она давно забыла, осыпая ознобом по самую макушку, выполз из темноты и стиснул душу мохнатой лапой, затмив всякий разум, заставив зажмуриться и отползать… пока было, куда… тоненько подвывая от ужаса и ничего не соображая… А когда кто-то коснулся её вскинутых рук, она замолчала и отключилась.
Яхи был огорчён. Она испугалась его так же, как и все другие женщины. Плохо, что она совсем молоденькая, почти ребёнок, и увидела его впервые в темноте, а темноты все дети боятся … Она так испугалась, что совсем не слышала его — а ведь он посылал ей только приветствие и миролюбие.
Он убрал похлёбку с углей и подбросил дров, чтобы осветить дом. Укутал девушку мягкой шкурой, устроил у огня и постарался привести в сознание, а когда она приоткрыла глаза, он тут же положил на них свою ладонь — не надо ей ещё раз его пугаться, к добру это не приведёт. Пусть сперва почувствует, что ей не причинят зла, пусть поймёт это без помощи зрения.
…Пахло чем-то резким, почти удушливым. Мотнув головой, Миль хотела открыть глаза — но на них легла ладонь. Большая, тёплая. Не смотреть? Ладно. А дальше что?
Дальше её стали гладить мягкой ладонью по голове, по щеке… Вот поправили укрывавшую Миль пушистую шкуру… Это было не страшно. Миль слышала менто — без слов, только эмоции, только образы — грустное и ласковое, оно успокаивало и просило о чём-то.
Она нащупала закрывавшую ей глаза ладонь и удивилась: ну ОЧЕНЬ большая ладонь, широкая, просто огромная… с шестью пальцами… Натуральная лопата. И другие ладони, которые ей было позволено обследовать, оказались столь же велики. Сколько же около неё народу? Менто вроде одно.
…Выше кисти руку покрывала густая шерсть… а уж мышцы под этой шерстью — куда там Бену! Миль пальцами обеих своих рук не смогла обхватить даже запястья… Каких же размеров может быть существо с этакими ручками?! А вот примерно таких, как то… напугавшее…
Страх опять метнулся, перехватывая дыхание…
Гладящие руки замерли, но через секунду вернулись к своему занятию.
Миль собралась с духом и сказала:
«Ладно. Я готова тебя увидеть».
Её как будто услышали: гладящие руки остановились в раздумьи — можно ли этому верить — и ладонь с её лица отстранилась.
Сначала Миль увидела перед собой его руки. Чёрные. На них действительно было по шесть пальцев. И они в самом деле были очень большие. И покрытые чёрной же шерстью. Шерсть, сначала короткая, росла, начиная с тыльной стороны кистей, и чем выше, тем гуще и длинней: на предплечьях, как у домашней кошки… на плечах — уже длинная и шелковистая. А сами плечи непомерно широченные… и голова на этих плечах казалась маленькой… А на голове…
Миль зажмурилась. Посмотрела ещё раз. Да, три глаза, расположенные треугольником. Два на обычных местах, третий — на лбу. Совершенно красные, с чёрным зрачком. Нос, широкий, один, рот тоже. Больше из-за шерсти ничего не разобрать. Что называется, дьявольское лицо… если бы не мягкая грусть в глазах. Во всех трёх… Ой, мама!
Руки!! Эти громадные руки!!! Их четыре… Как минимум… Нет, раз, два… точно — четыре. Вторая пара позади первой. А ног сколько? Нет, ног две. И запашок этот…
Он без одежды. Ну, правильно, с такой-то шерстью — зачем ему одежда… На талии, правда, есть что-то, вроде, пояс. И определённо — это самец… то есть мужчина. Но какой же огромный-то!!! И вовсе не такой страшный, каким показался сперва.
Он — ой, мама, вот это зу-убки-и… — улыбнулся!! Лучше не надо… хотя, в чём дело, раз это человеческое существо… ну, более или менее. Наверное, это и есть мутант, о которых она столь наслышана.