Чужого поля ягодка

Бен озадаченно посмотрел вслед широкоплечей махине, неслышно растворявшейся за частой сеткой неутомимо шелестящего ливня. Он не слышал ни слова из того, что сказала ману Миль, заметил только несколько её непонятных жестов, быстро рассёкших разлинованный дождём воздух, и ощутил движение энергии, взвихрившейся вокруг мутанта и Миль.

— Слушай, ну ты и учудила. Нашла чему научиться — умирать. Чуть не укокошила и себя, и меня… А ведь обещала же, — укорил он, стаскивая с себя настырно липнущую к телу в меру драную майку. Осторожно, чтобы не порвать совсем, отжал одёжку и натянул на жену, ранясь душою об её худобу; всё лучше, чем ничего, так как надевать забытую маном шкуру она отказалась наотрез. Несмотря даже на то, что, подпитавшись, первым делом лично извела всех имевшихся и на себе, и на этой шкуре блох… А заодно и вообще всякую насекомую мелочь поблизости. Так что ман ушёл восвояси вполне облагодетельствованный.

«Ну прости… — опять прижалась она и содрогнулась: — Просто это было так противно, что, на этот раз, сдохнуть оказалось куда легче… — и, вовремя спохватившись, не стала пояснять, дабы не напугать его: вместе со столь полезным навыком она обрела, наконец, и свободу — свободу умереть когда угодно… — Я, знаешь ли, и убивать научилась — да сил не хватало прикончить его там же, на месте…»

— А что ты с ним сделала? — спросил он, поднимая и отряхивая шкуру. Посомневался и принялся наматывать мутантское имущество на свой голый торс. А куда деваться — другой-то одежды он, собирая рюкзак, в спешке прихватить не догадался.

«Понимаешь, какое упущение… В природе не существует справедливости — только та, которую люди создают друг для друга. Так меня учили. Вот я и подарила им, — кивнула она в сторону ушедшего мана, — справедливость. Ну, как я её понимаю».

— А как ты её понимаешь? — уточнил он, закидывая на спину рюкзак и подавая жене руку, за которую она тотчас уцепилась.

«Всё просто: как только Яхи доберётся до своих сородичей, маны навсегда избавятся от дурной привычки красть женщин и принуждать их рожать им детей. Пусть выживают за счёт собственных».

— А… Ну, тогда Десанту можно больше о манах не беспокоиться. В течение одного — двух поколений благополучно вымрут… А то и раньше.

Миль пожала плечом:

«Полагаешь, было бы милосерднее просто умертвить всех разом?»

«Я полагаю, что зря он позарился на мою жену…»

«Это да… Никогда не обижай ведьму…»

Как они добирались до флайера — целая маленькая эпопея, мокрая, грязная и нудная, длившаяся куда больше тех нескольких часов, в которые уложился Бен на пути «туда». Обратно шли неспешно — а куда было спешить, тем более, что у Миль не имелось обуви, а всяких импровизаций, что несколько раз из подручных материалов сооружал для неё Бен, хватало ненадолго. В конце концов, он предпочёл привычно посадить её на плечо — и опять посетовал про себя, насколько легче стала Миль с той беззаботной поры, когда они оба гуляли по городским улицам… Того и гляди, ветром унесёт…

А на её возражения, продиктованные муками совести, отрезал:

— Не воображай, что весишь тонну, худышка. Сиди спокойно. И займись делом — тебе оттуда должно быть лучше видно дорогу.

И не уточнил, что он имел в виду под «дорогой»… Не это же болотистое недоразумение, что сейчас под ногами? Но Миль добросовестно отрабатывала проезд — всматривалась в местность, вслушивалась в лесные звуки, коих, кроме бесконечно-нудного шелеста дождя, осталось немного: пропали куда-то птицы и мелкие зверьки, крупные — кто залёг в спячку в надёжных сухих норах, кто откочевал в менее утопшие области. Из оставшейся в родных местах живности большинство само искало, кого бы слопать, а потому шуметь особо не собиралось. Вот и стоял лес без привычного стрёкота, гомона, щебета. Только дождь шумел высоко в кронах, да почва под ногами чавкала. Даже бродячий кустарник, перебравшись на высокие, не столь сырые участки, свернул свои пятнистые листочки в тугие почки, прижал ветки к стволам и более не приставал к прохожим…

И всё же лес жил. Миль, как бы ни тянуло её то к одному мощному стволу, то к другому, оказавшись на земле, благоразумно шла только там, где прошёл Бен, и не смела отбиваться в сторону… А чтобы легче было сохранять благоразумие, вскоре и вовсе ограничила своё менто контактом с мужем. Но вскоре определённо почуяла неладное — кроме менто, есть ведь ещё древнее, присущее многим, ощущение чужого взгляда в спину, острый неуют оттого, что тебя тайком разглядывают, например, через глазок оптического прицела… От этого жадного, ощупывающего взгляда мужнино плечо, только что бывшее таким удобным, сразу потеряло в комфортности — теперь Миль чувствовала себя выставленной голышом на витрине… Ещё приходило на ум сравнение с вознесённым над окрестностями огородным чучелом: «Высоко сижу, далеко гляжу… в ветхом неглижу». Заодно с неловкостью в груди затлело нечто опасно-многообещающее, ещё не имеющее адресата… кончики пальцев немедленно украсились голубым сиянием.

Естественно, блок за ненадобностью был отброшен…