Чужого поля ягодка

Тяжёлый вздох прозвучал прологом к неприятностям, и Бен, вынырнув из машинных глубин, подтвердил её догадку:

— Паранойя не паранойя, но вот кажется мне, что без такой груды металлолома, — он похлопал по ближайшей панели, — нам с тобой в местных просторах затеряться будет попроще. Совсем за своих, конечно, вряд ли сойдём, — но внимания, надеюсь, привлечём всё же поменьше. Опять же, Контролю задачу усложним максимально… если удастся эту железяку как-нибудь спрятать. А пока я ей, бедолаге, профилактику проведу… а потом консервацию… — он опять нырнул в машинное нутро и деятельно там чем-то забрякал…

«И сколько, интересно, нам удастся от него бегать…»

Бряканье на миг затихло. И продолжилось с удвоенным энтузиазмом:

— Сколько нужно… Если понадобится — всю жизнь.

«Оптимист ты мой ненаглядный, — Миль шлёпнула мужа по тому, что торчало. Тот от неожиданности обо что-то стукнулся, судя по звуку — головой, и зашипел. — И куда мы двинемся?»

«Куда-нибудь, где нас меньше всего ждут».

«Если подумать, то меньше всего нас ждут в Городе. Но по доброй воле я туда не вернусь».

Бен выбрался на свет, осторожно, тыльной стороной испачканной кисти, потрогал ушиб, и глянул на жену с укоризной:

— Полностью с тобой согласен — экскурсию нашу мы ещё не закончили. Но драться-то зачем?

«А кто дрался? — распахнула она невинно-ясные глазки, повелительно поманила мужа, чтобы пригнулся, и милостиво приложила руку к его пострадавшей макушке, где нахально набухала шишка… Он блаженно зажмурился от немедленного облегчения — что-что, а исцелять она умела… но тут же, спохватившись, отстранился — тратить силы ей всё ещё следовало с осторожностью. — Может, я тебя просто и без затей домогаюсь?»

— Я же весь грязный… — озадачился он, оглядывая себя.

«Ну, положим, я-то тебя всякого люблю… Но — нет, так нет, — поймала она его на слове, — была бы честь предложена».

И ускользнула на кухню, оставив его, как ей казалось, в дураках… однако вслед донеслось:

— Вообще-то, госпожа провокаторша, вокруг полно воды, и к подвигам я буду готов довольно скоро… А вот тебе, голубушка моя, деться просто некуда… — он был прав: флайер он не приземлил, а приводнил, и тот, заякоренный, ввиду хорошей погоды смирно, слегка покачиваясь, возлежал на спокойной водной глади посреди широчайшего речного устья — чтобы хоть с берегов до него непросто было добраться. Спутников у Города было недостаточно, и именно здесь в зонах их мониторинга досадной прорехой очень кстати зияло ма-аленькое такое слепое пятно…

Очень скоро во флайере стало тесно: Бен вскрыл все доступные панели и кожухи, и жить теперь приходилось в окружении вывороченных блоков, клубков кабелей, мотков проволоки, стопок каких-то плат и прочей электронной начинки. С утра до вечера он что-то протирал, проверял, осматривал, перебирал, менял, смазывал, тестировал… То и дело в самых разных местах трещало, вспыхивало, тянуло дымком… И в салоне, и от Бена крепко пахло смазкой, горячим пластиком, озоном и паяльным зельем…

Вокруг флайера, на поверхности воды, колыхались, широко раскинувшись, дополнительные плёночные секции энергонакопителя, подсоединённые к батареям. К ночи Бен, правда, немного расчищал внутреннее пространство, чтобы было, где прилечь, но с утра опять разворачивал свои работы, и так — уже целую неделю…

Миль, накапливая энергию не хуже флайера, спасалась снаружи, на крыловидных выступах корпуса — но и оттуда её между делом периодически сгоняли:

— Старайся не перегреваться, ты и так слишком мало ешь.

«Сам лопай эту свою рыбу, я её уже видеть не могу…»

— Чего это она моя? Ты же сама её каждый день притаскиваешь!

«А чем прикажешь ещё заниматься?!»

— Ну, потерпи пока, ладно? Вот управлюсь и пойдём на охоту.

Миль не упиралась. Купалась, загорала, слушала ментопространство — кому-то же надо присматривать за окружением. И делилась наблюдениями с мужем:

«Здешняя фауна совсем не такая, как на Мокром, даже растения здесь… будто неодушевлённые. Там я слышала, как живут деревья, и они меня чувствовали, а эти… какие-то безмозглые. Просто растут, и всё. Может, это оттого, что я далеко от них… Или я чего-то не понимаю».

— Это я чего-то не понимаю. Деревьям вроде бы и положено быть безмозглыми, не так ли?

«Не так! Мозгов у них, конечно, нет, но чувствовать они способны. Они же тоже живые! Вспомни хоть бродячий кустарник».

— Так то кустарник, мутантная форма… Ладно… А кроме флоры да фауны… ты ничего не слышала?

«Например?»

— Да так, раз не слышала, то и хорошо… — он повернулся уходить, но Миль окликнула:

«Кстати, о фауне. Взгляни-ка, что покажу…»