Чужой

— Откуда ты взял? — поспешно возразила девочка. — Но только…

— Ты почему вчера на остров не пришла? — прервал ее Юлек, но не стал дожидаться ответа. — Уля просит, чтоб ты пришла к ней, она там, кажется, уборку затеяла. В общем, велела тебе прийти.

Вишенка ничего не понимала, кроме одного: мальчишки на нее не сердятся. У нее камень свалился с сердца. Юлек меж тем продолжал трещать:

— Зенек вернется только к вечеру. Представляешь, он пошел на работу в пять утра! Мы с ним уже договорились и тоже с ним пойдем, я и Мариан, будем ему помогать, но только завтра. А сегодня мы пойдем его встречать, а то вдруг Виктор…

— Стой! — изумленно прервала Вишенка. — Так, значит, Зенек все еще на острове?

— Вот тебе и на! — с состраданием воскликнул Юлек. — Она ничего не знает!

Через минуту Вишенка знала уже все. И что Улин отец, — кто бы мог подумать! — замечательный человек («Очень хорошо, что твоя мама пошла к нему», — удалось вставить Мариану), и что дядю Зенека уже разыскивают, но Зенеку об этом говорить пока нельзя («Ты ведь не скажешь?» — спросил Мариан), и что они здорово подрались с Виктором, и что милиционер тоже замечательный дядька, а Виктор чуть не лопнул от злости, и что Уля ночевала у пани Цыдзик, а теперь к Уле пришел Дунай и она его кормит, и…

— Успокойся, — остановил наконец Юлека Мариан. — Она сейчас пойдет к Уле, и Уля ей сама все расскажет. Идем домой.

— Ты что, думаешь, я сегодня буду писать диктант? Вот уж не надейся! — воинственно заявил Юлек.

— Почему это ты не будешь?

— Не буду, и все! Не тем голова занята!

У Мариана тоже голова была не тем занята, и настаивал он больше для порядка.

— Пошли лучше на остров за одеялом, — предложил Юлек. И, хотя раньше его ничуть не заботила судьба этого одеяла, он убежденно добавил: — Бабушка спросит, куда мы его дели, и что тогда?

— Ладно, — согласился Мариан.

— Ну, пока! — крикнул Юлек Вишенке.

— Пока, — рассеянно улыбнулась Вишенка.

— Ты что, не пойдешь к Уле? — изумленно крикнул Юлек, видя, что девочка повернула к саду. Со вчерашнего вечера дом доктора представлялся ему самым интересным местом на свете.

— Пойду… потом… попозже.

Обратно Вишенка плелась еле-еле. Она знала, что непослушание не сойдет ей безнаказанно, однако не из-за этого наливались свинцом ее быстрые ноги.

Принесенные мальчишками новости привели ее в полную растерянность. Доктор… этот холодный, суровый человек, с которым боялась заговорить его собственная дочь… Невероятно! В ушах ее еще звучали восторженные возгласы Юлека и сдержанные, но полные уважения слова Мариана. У них были такие сияющие лица, а глаза блестели, как в тот день на шоссе, когда Зенек спас ребенка. Вишенка тоже восторгалась доктором, и тем сильнее разгоралась в ней обида на мать. Не захотела мама поверить Зенеку, и не к ней теперь обращены восхищение и благодарность ребят! А Вишенка так гордилась бы ею, так была бы счастлива! Как тепло становится на сердце, когда кто-нибудь хвалит твоего отца или мать, когда о них говорят, что они добрые, благородные, замечательные люди!

«Мама!» — беспомощно прошептала она, ища утешения у той, которая сама же и была причиной ее страданий. И тут в памяти всплыли слова пани Убыш, на которые вчера она не обратила внимания: «Я помогла бы вам… но ты вела себя так, словно меня и на свете нет!»

«Она помогла бы нам, — думала Вишенка, — непременно помогла бы!» Ах, все пошло бы совершенно иначе, если бы Вишенка доверилась матери! Если б она захотела и сумела убедить ребят, что мать этого доверия заслуживает! Но она об этом не заботилась. А потом взяла и без предупреждения выложила матери все, и мама, конечно, испугалась. Так что не одна мама тут виновата — она, Вишенка, тоже…

Ей почему-то стало легче на душе, и она прибавила шагу. Собственная вина тяготила куда меньше, чем мамина! Вишенка пустилась бегом.

— Где ты была?

— На дороге! Я разговаривала с мальчишками!

— Разве ты забыла… — хмурится пани Убыш.

— Нет, мамочка! — умоляюще прерывает ее Вишенка. Она подбегает к матери, обнимает ее. — Мама, послушай, ты еще ничего не знаешь!

И девочка пересказывает матери все, что сообщил ей Юлек.

— И они… они так радуются! И Юлек, и Мариан, и Уля! Ах, мамочка! — И Вишенка доверчиво, совсем по-детски кладет голову на колени матери.

Пани Убыш сидит не шевелясь и молчит. Наконец Вишенка слышит легкое покашливание. Это у мамы такая привычка — от смущения и растерянности она всегда покашливает.

— Доченька…

— Что, мамочка? — Вишенка поднимает голову и видит, что тонкое, миловидное лицо матери заливается слабым румянцем.

— Доченька… — повторяет мать, стараясь придать своему голосу строгость, но это ей не удается. — Зачем же Уле ночевать у пани Цыдзик? Она ведь может спать у нас.

Вишенка уже давно поняла, как неприятно признаваться в своих ошибках. А взрослым это особенно трудил. Для этого нужно быть очень великодушным человеком!

— Ах, мама! — благодарно шепчет она.