Чужой

Гийом, пожалуй, был на улице Помье самым редким гостем. Анн-Мари убедила его, что так будет лучше. На следующий день, после того как мальчиков нашли и когда Артур все еще лежал без сознания, Гийом долго беседовал с мадемуазель Леусуа, и та пересказала, о чем мальчик шептал в бреду.

— Когда ему будет лучше — а ему обязательно будет лучше, это закаленный паренек! — постарайся не надоедать ему сразу же своими визитами, повремени.

— А он не обидится?

— Нет. Ты можешь рассчитывать на меня и на свою дочь: мы постараемся внушить Артуру, что он — не ты, а ты — не он… Мы подготовим его ко встрече с тобой.

— Что, по-вашему, я должен ему сказать?

— Правду о себе и его матери. Он достаточно взрослый, чтобы выслушать вашу историю и понять. А потом предоставь говорить своему сердцу — нет на свете лучшего адвоката…

Но чтобы ребенок не беспокоился и не подозревал, что отец бросил его, было решено сказать Артуру, что Гийом, удостоверившись, что он вне опасности, уехал по неотложным делам в Гранвиль.

Однако наступил наконец день, когда отец и сын встретились лицом к лицу, они сидели вдвоем у камина, Анн-Мари специально увела Элизабет на базар.

— Он жестче, чем я думала, — шепнула девушка на ухо отцу, переступая порог дома, — но все же попытай удачи…

Глаза мальчика все еще выражали явную враждебность к Тремэну. Гийом поостерегся дотрагиваться до сына или пожать ему руку, он просто грустно улыбнулся, поставил стул поближе к камину, сел на него верхом, как, может быть, делали в старину рассказчики, и начал:

— Я пришел рассказать тебе одну историю. Историю про маленькую девочку и маленького мальчика…

— Я ее знаю. Мама мне этой историей все уши прожужжала.

— Она не могла тебе рассказать все. Да и я не знаю того, как она жила в годы нашей разлуки. Ты готов слушать?

— Почему бы и нет?

Гийом говорил долго, прерываясь только для того, чтобы помешать угли или подкинуть полено в огонь. Он раскрыл двенадцатилетнему сыну всю свою жизнь с момента встречи с Мари в снежном сугробе внизу улицы Святого Людовика в Квебеке и до того страшного дня, когда он вынужден был попрощаться с ней в малой гостиной замка Мальмезон в Рюэле. Не упомянул он только о неверности своей супруги: нужно, чтобы Артур, как и Элизабет и Адам, считал Агнес Тремэн благородной женщиной. Артур не раскрыл рта в течение всего рассказа…

Окончив, Гийом встал со стула:

— И вот еще что — самое главное: я любил твою маму, я и сейчас… люблю ее… Ну так почему же мне не любить тебя, моего сына, плод нашей огромной любви? У меня не было возможности растить тебя, заботиться о тебе, и я всегда очень сожалел об этом. Ну что ж, я устал бороться и решил предоставить тебе свободу выбора.

— У меня есть выбор?

— Да, и, предлагая его тебе, я никоим образом не нарушаю последнюю волю Мари. Если ты согласен стать моим сыном, ты действительно станешь им и получишь с моей стороны все: ласку, нежность, заботу, защиту, но и строгость в случае необходимости. Я не прошу тебя любить меня. Ты не первый сын, ненавидящий своего отца, но в остальном предлагаю тебе играть честно и в соответствии с обстоятельствами…

— А если я откажусь, вы отправите меня в Англию?

— Нет, потому что твоя мать, уверенная, что ты будешь там постоянно подвергаться опасности, просила ни в коем случае этого не делать. Помнишь, в Лондоне я познакомил тебя с Франсуа Ньелем, он приедет справить Рождество вместе с нами. Это самый прекрасный человек на земле, но у него нет сына. Ты можешь отправиться с ним в Канаду, это наша общая родина. Я знаю, Франсуа сделает все, чтобы тебе у него было хорошо. Но в любом случае, что бы ты ни решил, знай — ты Тремэн и имеешь те же права на мое наследство, что и Элизабет, и Адам…

В течение нескольких мгновений в комнате раздавался только стук медного маятника на больших стенных часах, такой же медленный и строгий, как стук могучего сердца. Затем Артур тихо спросил:

— Должен ли я ответить сейчас же?

— Нет. Можешь подумать. Но до того лишь дня, когда Франсуа приедет в Тринадцать Ветров. Последнее, и я ухожу: не забывай, если ты все же решишься нас покинуть, мы все будем сожалеть и, быть может, тосковать…

Схватив трость и шляпу, Гийом быстро вышел, чтобы скрыть волнение. Ему хотелось заключить в объятия этого маленького упрямца с глазами Мари-Дус… О, эта пытка неизвестностью, как долго продлится она?!

Артур позвал его через два дня. Гийом пришел порядком встревоженный, но если он ожидал длительных объяснений и выворачивания души наизнанку, то ошибался — Артуру это было чуждо.

Мальчик сидел там же, возле камина, но на этот раз с иголочки одетый, на коленях у него возлежала кошка по кличке Левкой.

— Отец, — заявил он с чисто британской выдержкой, что вовсе не помешало Гийому принять это слово, как подарок Небес, — я выздоровел. Не думаете ли вы, что мне пора возвращаться домой?