— Папа шутит, — в комнату вошла немного полная женщина средних лет с кудряшками у висков. В руках она держала поднос, на котором стояли две чашки чая и вазочка с печеньем. Она поставила поднос на чайный столик, но не ушла, а осталась стоять в дверях.
— Я не шучу, — спокойно ответил старик, снимая с подноса свою чашку. — Я говорю вполне серьезно. Мне завещание пора писать, а я о книге думаю.
— Папа! — женщина всплеснула руками, и кудряшки на ее голове слегка подпрыгнули.
— Что — папа? Думаешь, я не чувствую, что мне немного осталось?
Дочь не дослушала его. Она развернулась на сто восемьдесят градусов и стремительно вышла из комнаты. Белов остался наедине с Буткусом и совсем не знал, что делать.
— Вы свободны сегодня. Завтра придете за деньгами, а пока отдыхайте.
Белов встал. Какое ему дело до причуд старика? Ведь тот сказал, что деньги выплатит. Значит, Белов проживет еще какое-то время, а там гляди и работа подыщется. Поэтому Белов взял подмышку свой портфель и собрался уходить. Но Буткус тут же остановил его в дверях:
— И да… С наступающим Рождеством!
— Я не католик, — коротко кивнул Белов. — А вот вас с наступающим. До свидания.
Чай в фарфоровых чашках и печенье так и остались нетронутыми.
***
В магазине Белов встретил Сашку.
— Привет, — однофамилец улыбнулся при виде друга. — Как жизнь?
— Живу, и уже рад, — усмехнулся Белов. — Ты как?
Сашка ответил не сразу. Помялся немного, посмотрел по сторонам, и ответил с неизменной улыбкой:
— Куры денег не клюют. Потому что денег нет.
На лбу Белова пролегла глубокая морщина.
— И что, нет заказов?
— Ни одного, — Саша мотнул головой. — Ты же знаешь, брат, сейчас такие времена… Не до портретов. И Буткус все заказы снял.
Белов промолчал. Кто-то из очереди крикнул в их адрес что-то нелецеприятное, и друзьям пришлось распрощаться. Белов купил хлеб и вышел из магазина.
***
Модестас пришел, как обычно, без пятнадцати семь. Стряхнул с воротника пальто снег, стянул с головы шапку и смял ее в руках.
— Проходи, — Белов, не отрываясь от книги, кивнул ему на стул. Но Палаускас остался стоять.
— Я на минутку. Насчет Агне… Билеты остались только на двадцать седьмое число.
— Ну хорошо, — Белов отложил книгу. — Пусть будет двадцать седьмое. Я завтра позвоню матери.
Модестас кивнул. Водрузил шапку обратно на голову.
— Ну, я пошел. У меня сегодня…дежурство.
Белов удивленно вскинул брови:
— На работу устроился? И не сказал.
Паулаускас криво усмехнулся.
— Если бы. Подменяю Ваню в больнице. Его в поликлинику на ночное вызвали, а ты же знаешь, что он по ночам в больнице дежурит. Вот и попросил меня выйти вместо него.
Сказав это, Модестас быстро попрощался и ушел. Белов подошел к окну.
На улице шел снегопад. Снег налипал на раму и стекло, заметал улицы, и дальше своего носа не было видно. Вглядевшись, Белов заметил едва различимый силуэт друга. Колеблящийся и туманный, он становился все меньше и меньше, пока не исчез совсем.
А в комнате уютно горела лампа, и на столе лежала раскрытая книга. И Белов на секунду даже поверил в спокойную жизнь, которая была когда-то в его детстве, когда он лежал на взбитом заботливой рукой пуховом одеяле и слушал мамины сказки.
Только вот он не знал, что это была его последняя спокойная ночь перед грядущим событиями.
========== Часть 12 ==========
«и если есть те, кто приходит к тебе,
найдутся и те, кто придет за тобой»
На следующий день Белов пришел к Буткусу получить деньги и сдать рукописи. На пороге его встретила та самая курдявая женщина.
— Папа в больнице, — сообщила она прямо с порога и отошла в сторону, пропуская Белова в квартиру.
— А что с ним? — удивился Белов, сбивая снег с ботинок.
— Сердце. Все сердце шалит… Да вы проходите!
Белов прошел в прихожую, снял пальто и повесил его на вешалку. Немного помедлив, разулся. Устланный коврами пол был слишком чист и слишком заштопаны были его носки. Поэтому он быстро прошел в столовую, куда указала дочь Буткуса, и уселся за стол, спрятав ноги под скатерть.
— Может, чаю? — спросила она и тут же кивнула, словно отвечая на свой вопрос: — В любом случае, в такую погоду я вас не выпущу. Вот стихнет метель, тогда…
За окном снова шел снег. В преддверии Рождества зима украсила все улицы Каунаса сугробами. Снег лип даже к стенам домов, и поэтому создавалось ощущение, что ты находишься в ледяном городе: куда ни глянь — слева, справа, на земле и в небе — все было белым-бело.
— Вот, пожалуйста, угощайтесь, — кудрявая женщина поставила перед Беловым чашку чая и вчерашнюю вазочку с печеньями. Сегодня в ней лежали еще и вафли.
— Спасибо, — Белов отхлебнул из кружки, и почти сразу же ощутил, как чай согревает его изнутри. А он и не заметил, как озяб, пока шел сюда.
Женщина села рядом, сложила руки на столе и вперила взгляд своих совиных глаз в Белова. Так она смотрела на него каждый раз, встречая и провожая к отцу. Такие же глаза были у нее, когда она приносила им чай. С таким же взглядом она смотрела из окна, как его фигура исчезает за углом соседнего дома. И Белов очень боялся этих глаз. Всегда после того, как на него кто-то так смотрел, случалось что-то нехорошее.