Лица офицеров сосредоточены, напряжены. Только что Ольбрихт довел краткую справку о предстоящем немецком наступлении. Разложил соотношение сил. Поставил штрафбату задачу, исходя из реально складывающихся условий боевой обстановки. Задача архисложная. Выполнить ее и остаться в живых – немыслимо. Обреченность русских штрафников хорошо понимает каждый из офицеров совета.
— Это безумие, — первым дал оценку докладу майор Шлинке, раздраженно бросив на карту сломанный карандаш. Отстранившись от стола, возмущенно посмотрел на помощника фюрера. — Как захватить Бастонь, удержать его и не допустить в город десантников 101-й воздушной дивизии? Я не понимаю, подполковник? Замечу, без огневой поддержки авиации и артиллерии? Штафбат не продержится и суток, как будет смят и уничтожен. Танковые дивизии 5-й армии Мантойфеля подойдут только через три дня и упрутся во все тот же неприступный Бастонь. Мы потеряем людей, а задачу не выполним.
— Не торопитесь с выводами, Шлинке, — спокойно отреагировал на реплику майора Ольбрихт. — Вспомните, что говорил русский полководец Суворов: «Воевать не числом, а умением». Думайте, Шлинке, думайте. До 12 декабря осталось трое суток. Заброска десанта состоится при любой погоде. Кстати, погода ухудшается, как по заказу.
— Мне своих дел по горло! — взорвался Киселев. Надвинулся на немца. Засопел. Вот-вот схватит за грудки. — Это ваши заботы, Ольбрихт. Поймите вы, наконец!
— Спокойнее, Шлинке, — Франц хладнокровно отступил назад, подавляя нарастающий гнев. — Деление на своих и чужих в данном случае неуместно. Насколько я понимаю, продвижение Вермахта на территорию Франции и поражение американцев входят в замыслы вашего руководства. Успех операции «Стража на Рейне» отодвинет американцев от заветной мечты первыми войти в Берлин. Это в ваших, то есть русских интересах, Шлинке.
— Все это так. Но чем я могу помочь? — захрипел Киселев. Он пожалел, что отказался от предложенной перед совещанием кружки пива. Горло раздирал сушняк, жутко хотелось пить, после жирной свинины, поданной на обед. — Наша группа получила боевую задачу, захватить нефтебазу с горючим у Ставло. Это для меня главное. Этим я и занимаюсь. А здесь…? Шлинке бросил удрученный взгляд на неприступный городок с ощетинившимися штыками. — Вот, смотрите… — обломком подобранного карандаша он ткнул в Бастонь. — В городе стоит дивизион из 105-мм и 155-мм гаубиц. Его надо уничтожить любыми средствами. Это ежу понятно. Сюда надо бросить роту, ну хотя бы человек сто смертников, чтобы взорвать к чертовой матери боеприпасы или артиллерию. Лучше разделить людей на несколько диверсионных групп. Кто-то из них просочится и уничтожит артиллерию. Этим самым американцы лишаться своей главной ударной силы, находясь в обороне. С танками и пехотой Мантойфель разберется самостоятельно. Вы согласны с этими выводами, Ольбрихт?
— Вполне, Шлинке. Рассуждайте дальше. Я вас внимательно слушаю.
— А дальше… — майор почесал затылок, удрученно добавил: — Оставшаяся часть батальона в триста бойцов должна преградить путь десантникам 101-й американской дивизии.
— Я знаю, что нужно делать! — неожиданно подал голос комбат. — Разрешите, господин подполковник, — на Франца устремились горящие, как угли, глаза уральца. Губы раскрылись в улыбке. Напряженность сошла. — Остается триста. Триста спартанцев!
— Какие еще спартанцы, капитан Новосельцев? Что вы надумали? — Ольбрихт оторвал голову от карты и внимательно взглянул на комбата. Поджарый, серьезный комбат был похож на оживленного забияку-боксера, которому не терпелось попасть на ринг, чтобы нанести сопернику неведомый удар, отчего враг непременно должен уйти в нокаут. — Говорите, капитан.
— Нам хорошо преподавали в училище древнее военное искусство, господин подполковник, — живо заговорил Новосельцев. — Сражения древних полководцев до сих пор стоят у меня перед глазами. Я вспомнил одно из них, слушая рассуждения майора Шлинке.
— Ну-ну, послушаем новоиспеченного полководца, — ехидно буркнул Киселев, сложив руки крестом на груди.