Чужой для всех. Книга 2

За два месяца пребывания в Северо-Двинском исправительно-трудовой лагере она, еще не окрепшая от следственных пыток, попав на изнурительные работы, совсем ослабла. Условия заключения были жуткие. Работали по 14 часов в сутки без выходных. Трех разовой баланды из капусты или свеклы и 400 граммов хлеба явно не хватало на восстановление сил. Физически крепкие люди превращались в доходяг с остатком животных инстинктов. Голод здесь царствовал безраздельно. Заключеннные ради еды готовы были идти на любые подлости и унижения. Смертность доходила до 35 % в год. Вера чувствовала, что слабеет с каждым днем. Вначале женщины помогали ей, старались поддержать, но узнав причину ареста — отвернулись. Только Полина Мирович, учительница немецкого языка, попавшая вместе с ней в этот лагерь, поддерживала ее как могла.

— Куда ее ведут? Зачем? — тревожные мысли, несмотря на ветер и секущий дождь, не уходили из головы.

— Оперуполномоченный капитан Рагозин — кум, как его здесь называют, действительно, когда она появилась, начал досаждать ее своим вниманием. Но быстро отстал, видя ее сопротивление и болезненное состояние, тем более прибыла новая партия женщин из Крыма. Одетые в модную, хоть и поношенную одежду, осужденные — «шоколадницы», так их почему-то называли, были свежее и доступнее. Если не к Рагозину, то зачем я понадобилась начальнику лагеря, притом с вещами?» — Но рассуждать об этом, у нее не было времени. Они вышли на утоптанную, освещенную фонарями, площадь для построения заключенных, которая располагалась вблизи штаба. На крыльце их уже поджидал помощник начальника ИТЛ старший лейтенант госбезопасности Кистень. Он нервно курил папиросу и посматривал на часы.

Его заметил конвойный. — Шире шаг, немецкая потаскуха, — громко произнес он, да так, чтобы его услышал офицер и пренебрежительно подтолкнул Веру. — Пришли…. Стоять! — Сержант смахнул с лица дождевые капли и доложил о доставке заключенной.

— Отлично! — Кистень одобрительно махнул головой. — Возвращайся в расположение роты. Дальше — мое дело, — и сильным щелчком, форсисто выбросил недокуренную папиросу…

* * *

Начальник Севдвинлага майор госбезопасности Умов сидел за рабочим канцелярским столом и нервно барабанил по столешнице пальцами. Он ждал, когда приведут заключенную Дедушкину. Перед ним лежало раскрытое уголовное дело 192/44.

— Кто она такая, что все переполошились в управлении? Жанна Д» арк? Принцесса Наваррская? — возмущался в который раз начальник лагеря. — Колхозница из Полесья без роду и племени, бывшая школьница, ставшая потаскушкой в немецкой оккупации. Тысячи подобных врагов народа проходят ежемесячно через его лагерь, четверть прямиком на кладбище. Костьми устилается железная дорога от Коноши до Котласа. Он то, знает, подписывая ежемесячные отчеты в Москву. И ей определен туда путь. А тут звонок! Подняли среди ночи из-за этой немецкой подстилки. Тьфу! — майор сплюнул на пол. — Но какова птица? Сам генерал Наседкин — начальник Главного управления лагерей и колоний НКВД лично ему позвонил. Как будто бы рабочего дня не хватало для этого. — Майор Умов скривился как от зубной боли, вспомнив резкие слова комиссара госбезопасности 3 ранга. Тот с напором, ожесточением требовал: — Чтобы ни один волос не упал с этой Дедушкиной. Погонами отвечаешь майор за ее жизнь. Понял меня? Завтра чтобы была в Москве — это приказ! Постановление о снятии судимости будет передано фельдъегерской почтой. Лично товарищ Берия дал распоряжение. Если сорвешь — пойдешь на ее место дорогу строить…

— Где же этот, Кистень? — Майор посмотрел на часы, было без четверти двенадцать ночи. — Успели бы на поезд, — с тревогой подумал он и схватил трубку телефона: — Дежурный, где старший лейтенант Кистень?

— Сейчас зайдут к вам, товарищ майор. Зечку уже привели.

— Немедленно давай их ко мне…

Когда Вера зашла в кабинет, начальник лагеря как ужаленный вскочил со стула. От резкого движения кожаная портупея впилась в его выступающий живот. Мутноватые, с прожилками глаза налились кровью. Круглолицый, краснощекий, с высоким лбом и заметной плешью на затылке в эту минуту он был похож на «колобка», которого только что достали из печи.

— Вот ты какая, цаца! — выдохнул он в порыве, подскочив к ней на коротких ножках. — В возгласе майора одновременно смешались разные чувства. Кроме негодования, здесь были и удивление, и восхищение ее красотой, сохранившейся в этих диких условиях.

— Звоночек, Дедушкина, тебе был, звоночек. Во..о..он оттуда. — Умов закатил глаза и показал пальцем вверх. — На волю будем тебя определять. На волю! Ты понимаешь, что я тебе говорю, ЗК Дедушкина? Молчишь? В зобу дыханье сперло? Ничего, так бывает со всеми от радости.

Вера стояла посредине кабинета и не понимала, что хочет от нее начальник лагеря. Произнесенные им слова не доходили до ее сознания. Промокшая, обессиленная она еле держалась на ногах. Она хотела одного — прислониться к теплой печке, которая здесь была протоплена, заснуть. Майор что-то говорил, говорил и бегал вокруг нее.