Чужой для всех. Книга 3

— Ничего мне не надо. Все у меня есть… — раздраженно промямлил Франц. — Уходи. Все потом.

Мысли немощного Франца в эту минуту были далеки от встречи с женщиной, которая назвалась Златой, у которой глаза, действительно, были так похожи на глаза его дочери.

— Клаус… — Франц вдруг вспомнил военного двойника, своего верного попаданца. Он вдруг вспомнил гневные окрики офицера Смерша Иоганна Шлинке, свое ранение, взлет «Кондора». Все вспомнил, что произошло с ним в начале февраля 1944 года. В памяти детально воскресали события операции «Бельгийский капкан» по захвату Гитлера. Да, по взятию в плен нацистского вождя. Сердце Франца затрепыхалось от детализации воспоминаний. Он почувствовал остро неприятный запах, прорвавшийся из далеких времен, исходивший от фюрера, когда того подтащили в самолете. Огромные кровянистые глаза нациста наплывали на него. В них стояли страх, мольба о помиловании и одновременно ненависть… Облик фюрера пропал. Появилось лицо русского вождя на приеме. Тихая речь, его слова:

— Ну что, товарищ Ольбрихт, мы построим вместе новую, возрожденную Германию? — теплое рукопожатие при награждении Золотой звездой Героя СССР с присвоением воинского звания «полковник органов государственной безопасности», а в глазах — лукавинка. Образ Сталина пропал так же молниеносно. Замелькали лица, множество лиц, одновременно знакомых и незнакомых. Они засасывались и пропадали в огромной воронке-дыре. Голова Франца и тело стремительно неслись как бы отдельно друг от друга, за ними. Он упорно сопротивлялся движению. Но огромный пылесос мироздания затягивал безвозвратно. Франц почувствовал острую, щемящую, а затем разлитую боль в сердце. Перед глазами пошли радужные круги. В груди стало очень жарко. Зримо поплыли картины жаркого лета 41-го года: соломенные крыши, убогие, заброшенные славянские селения, пыльная дорога, пленные русские, много пленных, короткие бои, стремительное наступление и глаза, большие, небесного цвета, проникновенные глаза…

— Вера… Верочка! — вскрикнул Франц. — Прости! Я изменил твою судьбу… нашу судьбу…

Дрожь тела замедлилась. Капельки пота выступили на лбу. Лицо посветлело и слилось с белой простыней. Дыхание становилось неглубоким, прерывистым. Кривые электрокардиограммы истерично плясали и быстро вытягивались в тонкие зеленые линии. Замелькал сигнализатор оповещения. Пальцы Франца потянулись к кнопке вызова. Губы вяло дрогнули:

— Сестра… — мозг в эту минуту рассыпался на мириады звезд, и кто-то из глубин, рождавшихся созвездий звал к себе. Голос насмешливый, уверенный, бодрый: «Коммандос, не раскисай!.. Скисай… скисай… Нас ждут большие дела, дела-а… дела-а-а!

ЭПИЛОГ

Отзвучали фанфары, отыграли оркестры победные марши. Сотни знамен фашистской Германии брошены под барабанный бой к подножью Мавзолея. Всенародное ликование со слезами на глазах. Победа! Слаще нет слова!

Иосиф Виссарионович Сталин после торжественного приема в честь участников Парада Победы в Большом Кремлевском дворце и после затянувшегося празднования с ближайшими соратниками на «Ближней даче» находился в раздумье. Разомлевший вождь сидел на диване, не ложился. Спать не хотелось, хотя стрелки часов показывали начало четвертого утра.

Сталина часто мучили вопросы о его роли в истории России, о его теоретическом наследии, о его преемнике. Но в этот ранний час мысли вождя были не об этом. Он перебирал в памяти годы страшной войны.

Вновь, в который раз, Сталин с горечью подумал о 41-м. Допущенные просчеты, связанные с началом войны, и, как следствие, огромные, невосполнимые потери Красной армии напомнили еще раз о себе. В груди Сталина защемило. Стало труднее дышать.

Вождь приложил руку к сердцу, глубже вздохнул, прикрыл глаза. Однако мысли не отпускали, возвращали в 41-й год.

Его предупреждали о готовящемся нападении Германии, о концентрации немецких дивизий на границе. Информация шла с разных сторон. Но он выжидал. Не хотел провоцировать Гитлера на более раннее выступление. Тем самым дать больше времени стране на подготовку к грозящей опасности. И ошибся…

Сталин поднялся рывком с дивана. Сжал кулаки. Ошибся… Да, ошибся! Но и Лаврентий хорош! Жуков хорош! Почему не настояли, почему побоялись настоять? Угождали мне?.. Трусы!.. Нет, не трусы! Значит, что, враги? Глупость. Что же тогда? Почему, зная правду, подстраивали ее под его мнение, увещевали его? Побаивались его гнева? Нет! Просто верили товарищу Сталину. Верили в его непогрешимость и правоту. Верили, что он всегда прав и ошибок не допускает. Он лидер партии. Он рулевой. Он знает что-то большее, чем они, он знает, что делает, раз говорит не поддаваться на провокации.

Сталину от возникших мыслей захотелось остро курить. Он взял трубку со стола, подумав, отложил. Лень было раскуривать. Взял папиросу. Вспыхнул огонек спички. Осветилось усталое, в оспинах, сероватое лицо вождя. Сделал несколько неторопливых затяжек.