Чужой для всех

От линии фронта до Рогачева ехали, молча и недолго, километров пятнадцать. Водитель умело и лихо крутил баранкой, оставляя позади тыловой транспорт. Офицер курил и иногда с интересом посматривал на Михаила. Тот старался сидеть спокойно, однако это ему удавалось с большим трудом. «Особист», машина, дорога, неизвестность одновременно тревожили его, но и давали повод выплеску в кровь новых порций адреналина. У Миши начал появляться повышенный интерес к предстоящим событиям. А то, что они должны быть он с каждым убегающим километром чувствовал все сильнее нутром. «Что-то молчит особист», — думал Михаил. «Выжидает, высматривает. Подождем». Лишь когда пересекли стратегически важный мост через Днепр, непомерно укрепленный и усиленный дополнительными огневыми точками, даже танками и артиллерией, как подметил математический ум Михаила, офицер повел с ним разговор.

— Дедушкин, — наконец обратился к нему офицер. — Вы уже догадались, почему вас вызвали с передовой и везут в сторону дома? Время у вас было достаточно подумать.

Миша не предполагал, что так начнется беседа и в такой форме. С органами госбезопасности он встречался впервые. Поэтому он не сразу ответил. Он не знал, как надо отвечать. Сказать догадывался, значит иметь за собой дела, которыми заинтересовались, наконец, то «особисты». Но таких дел он за собой не помнил. Сказать, что не догадывался. Значит, быть не искренним. Ведь он им для каких-то целей понадобился. Миша даже заерзал на сидении.

— Не волнуйтесь сержант, подумайте еще минуту, — офицер заговорил с ним почему-то на вы.

— Да я не волнуюсь товарищ старший лейтенант. Просто я не знаю, как ответить.

— Вы перед нами чисты? Никакими делами не запятнаны?

— Вроде нет товарищ старший лейтенант.

— Тогда будьте искренни и ответьте мне на следующий вопрос: «От кого у вашей сестры Веры ребенок, девочка чуть более двух лет? — контрразведчик, развернулся к Михаилу, ухватившись рукой за дугу водительского сидения и, пристально посмотрел ему в глаза.

— Миша почувствовал, как сердце его забилось чаще. На лбу выступило несколько капелек пота. Пальцы рук противно задрожали.

Он даже мысленно не мог представить, что услышит этот вопрос. Он предполагал услышать любые вопросы, связанные с партизанами, с боевыми действиями, с оценкой действий командиров и бойцов на передовой и дать на них исчерпывающие ответы. Но чтобы такое спросили?

Время шло, и нужно было отвечать.

— Так это она нагуляла от наших ребят, — вдруг просто ответил он и почувствовал, как его щеки стали наливаться краской.

— Каких именно ребят товарищ сержант? Когда вы были в оккупационной зоне, — голос офицера завибрировал более жестко. — Может тех ребят, что партизан вешали и сжигали крестьянские хаты? Или эшелонами увозили белорусскую молодежь в Германию? А может тех, кто носил черную нацистскую форму и говорил: «Хайль Гитлер»?

— Да нет, из наших кто-то местных, — глаза Миши забегали.

— Кто именно: Трофим, Потап, Степан или еще назвать несколько имен?

Миша был поражен осведомленностью «гэбешника». Молодых хлопцев из поселков Поляниновичи и Заболотное по тем или иным причинам, оставшихся в немецкой оккупации, тот называл поименно. «Вот так попался. Не выкрутишься у этого ужаки».

— Михаил! — тем временем продолжал беседу офицер, придержав фуражку, чтобы она не слетела, когда их подбросила на кочке. — Орденом Красной Звезды, за какие заслуги вас наградили?

Миша растерялся. Он был подавлен. Он впервые за двадцать один год своей молодой жизни попал в такое неприятное положение. Он впервые солгал, притом чекисту. Он сам до конца не понял, почему. Просто так вышло. Возможно, сыграла потаенная жалость к Вере. Возможно племянница Златовласка, как ее назвала Вера, так засела в сердце своей детской красотой и непосредственностью. Возможно, годами нагнетаемый страх перед органами НКВД заговорил его языком. Возможно все вместе взятое.

Михаил крепко задумался над тем как ему отвечать дальше и не смотрел в глаза офицеру.

— Дедушкин! — вновь обратился к нему «особист». — Вы не заснули часом? Или вас укачала быстрая езда? — И он щелкнул пальцем у того перед носом.

— Что вы спросили, повторите? — сбивчиво проговорил Миша.

— Я спросил, орденом Красной Звезды вас наградили, за какие заслуги?

— За взятие Рогачева, — несколько вяло, чуть помедлив, ответил он.

— А точнее.

— А точнее? — Миша немного воспрянул духом. Эта тема разговора его отвлекала от кричащей правды, которую придется, видимо говорить.

— Были сильные бои зимой, — с интересом вспоминал он. — Город несколько раз переходил из рук в руки. Очередную атаку повел сам командир батальона капитан Грицевец. От разрыва мины его убило. Ротный лежал раненый. Люди залегли. Немцы защищались яростно. Я поднялся и побежал вперед. За мной поднялись и другие бойцы. В общем, мы заняли тогда первую траншею, и засели там. Дальше поднялась за нами другая рота, которая закрепила наш успех. Вскоре немцев мы выбили из города окончательно.