Чужой клад

Девушка шла, не разбирая дороги, и едва не споткнулась, налетев на стайку семенивших через улицу гусей, которых босоногая девчонка с лозиной пыталась загнать в калитку. Приостановившись, чтобы пропустить длинношеюю ватагу, Настя взглянула в конец улицы — и застыла от удивления: возле пышного купеческого палисадника стояла дама с изящным зонтиком в руке и беседовала с Новохатько. Они были далеко от Насти, но девушка сразу узнала Остапа Борисовича по объемистой фигуре, а Веру — по модному платью и зонтику. Судя по жестикуляции, беседа явно была оживленной. Настя потопталась на месте да и повернула назад. Ей вовсе не хотелось попадаться на глаза ни назойливому ухажеру, ни даме, которая, видимо, считает ее своей соперницей. Хотя, может быть, Вера вовсе и не принимает всерьез молодую глупую провинциалку? Последнее было бы много обидней любого, даже самого злобного, соперничества.

Возвращаясь домой, Настя все гадала, о чем же могут беседовать Вера и Новохатько. Вроде бы ничего общего у них не имеется. Вера рядом с Остапом Борисовичем — как залетная птичка в ярком оперении, что села на одну ветку с серой вороной. Впрочем, «синьор Казанова» наверняка мнит себя орлом. А Томская, вероятно, просто решила посоветоваться с ним по каким-то делам. Может, хочет продать имение или сдать его в аренду.

А что Денис? Интересно, чем он занят, почему не появляется? Скорее всего, сидит над какими-то книгами, или картами, или старинными рукописями. Наверное, ждет не дождется приезда гетмана, чтобы вместе со своими помощниками отправиться, наконец, в научную поездку. Настя вдруг поймала себя на мысли, что ей самой вовсе не хочется, чтобы гетман поскорее приезжал. А ведь раньше она с большим интересом ожидала прибытия Кирилла Григорьевича, которого еще ни разу не видела.

Дома Настя застала только Гликерию; Илья с Заруцким уехали на пасеку за ранним медом, а потом еще собирались на пруды за рыбой. Чтобы как-то отвлечься от назойливых мыслей о Томском, Настя заговорила с Гликерией на тему, которую уже давно собиралась обсудить:

— Знаешь, Ликера, у вас с Ильей не очень-то получается оперное пение. Как бы вам не опозориться. А мне еще Ивана Леонтьевича жалко. Ведь тогда Теплов сживет его со света.

— Ты что?.. — Гликерия удивленно воззрилась на Настю. Нос с тонкой горбинкой и сурово сдвинутые брови придавали ее лицу величественное выражение. — Как ты можешь судить о нашем пении? Ведь даже господин Валлоне нас нахваливает.

— Видела я, как он вас нахваливает, — пробурчала Настя. — Бегает и волосы на себе рвет от отчаяния. А потом вам что-то выговаривает, а вы не понимаете.

— Ну, это один только раз было, — нараспев сказала Гликерия и, подскочив к зеркалу, поправила свои высоко взбитые напудренные локоны, которые от природы у нее были чернее Настиных. — Это он пребывал в плохом настроении. А в иные дни господин Валлоне нас очень даже хвалит.

— Это в те дни, когда он напивается или спит прямо на репетициях?

— Да что ты говоришь, не было такого!

— Но я же помню…

— Лучше расскажи, как у тебя дела с твоими женихами? — перебила Гликерия и, схватив Настю за руки, закружила ее по комнате. — Неприступная, непокорная Анастасия! Чует мое сердце, что скоро в наш дом пожалуют сваты. Вот только от кого будут вначале? Боюсь, что от Новохатько…

— Да полно тебе насмешничать! — отстранилась от нее Настя и уселась на маленький диванчик в углу комнаты. — Никаких сватов я не жду. Кстати, только что видела Остапа Борисовича, занятого весьма оживленной беседой… с кем бы ты думала? С Верой Томской! Может, он к ней посватается?

Гликерия упала рядом с Настей на диван и залилась веселым смехом.

Остап Борисович оказался легок на помине. И пяти минут не прошло, как он постучал в дом к Боровичам, и Мотря чинно о нем доложила. Увидев его, Настя и Гликерия переглянулись, едва сдерживая улыбки. Но «синьор Казанова» посчитал их веселое настроение признаком благосклонности и расположился в кресле явно для неторопливой, обстоятельной беседы. Гликерия тут же захлопотала об угощении и, лукаво подмигнув Насте, вышла из комнаты.

— Давно ли вы получали письма от вашей матушки, Анастасия Михайловна? — начал Остап Борисович издалека.

— Она мне через день пишет, как и я ей, — ответила Настя, досадуя, что приходится тратить время на пустую болтовню.

— И каковы сейчас дела в Криничках? Управляется Татьяна Степановна со своими работниками и с хозяйством?

— Управляется. Я бы так не сумела. Вот только здоровье у нее…

— Да, да, да, — вздохнул Новохатько, усиленно кивая головой. — Годы и пережитое горе берут свое. Трудно вдове с дочерью одним, без мужской руки, держать в порядке имение. Ведь управляющие — все мошенники, только и глядят, чтобы себе урвать, а хозяев пустить по миру. Нет, в этом деле свой человек нужен, близкий.

— Кто же, например? — рассеянно спросила Настя, поглядывая в окно. — У вас есть на примете честный управляющий?

— Честный? Да где ж такого найдешь? — хохотнул чиновник. — Нет, я вам про то толкую, что женщине одной без мужа тяжело.