Чужой, посторонний, родной…

… По обыкновению отсидевшись в засаде, пока Ира с Аришкой не покинули дом, Владимир занялся гардеробом. Правда, даже не представлял, как в таких условиях можно заниматься стиркой. Водопровода в доме не имелось, стало быть, стиральную машину-автомат подключать было не к чему. Заглядывая во все подряд углы, в кладовке обнаружил дряхлую машинку "Рига" — помнится, еще мама ею пользовалась. Ну да, она всю жизнь там и стояла, в кладовке. Он просто забыл.

Натаскал воды из колодца. Пока она грелась, стал разбирать рубашки. Первыми бросил в кучу рядом с машиной те, которые привез с собой. Потом поискал, есть ли еще грязное белье. Нашел в самой машинке, когда снял крышку. Еще две мужские рубашки. Отлично, выстирает разом. На всякий случай проверил карманы — не завалялась ли важная бумажка. Те оказались пусты, но выше них…

Так вот в чем дело! "У тебя там всё?" Вот что она имела в виду, вот где "там"! Четкие отпечатки губ — вряд ли их оставила сама Ирина. Ей ведь эти рубашки стирать, так что она постаралась бы их не пачкать. Значит… Теперь понятно, почему Витька сбежал. Но почему не к любовнице, почему в Москву?

Любовница… Интересно, как долго он испытывал терпение жены? Ушел ли он сам, или Ира его выгнала? Ох, братец, хитер… "Стерва, стерва!" А чего он ожидал? Чтобы она стирала рубашки с помадой, тайком утирая слезы?

Но Ирина-то какова! После всего этого она должна была поганой метлой гнать Владимира со двора. В смысле, Виктора. А она лишь поинтересовалась, помочь ли ему собрать вещи. Другая бы на ее месте истерику закатила, а эта… Как тварь бессловесная, все молча терпит. Только и хватило решимости, что отказаться стирать рубашки.

Откуда такая покорность? Ах, деньги. Вот оно что. Дело в деньгах. Видимо, у Витьки хорошие заработки, вот она все и терпит. Деньги любит куда больше, чем мужа…

Стоп. Деньги. Витька ничего не сказал о деньгах. Достаточно ли он оставил жене и дочери, прежде чем сбежать от них?

Владимир вдруг похолодел. А с чего он взял, что Ирина так любит деньги? Только с того, что в доме кроме картошки и соленостей никаких продуктов не наблюдается? Идиот! Это же говорит как раз об обратном — у нее нет ни копейки. Неужели Витька ей вообще ничего не оставил? Разве так бывает? Это же его жена, его дочь. Даже если у него есть любовница, как он мог бросить жену с ребенком на произвол судьбы?

Ну почему же на произвол, одернул он себя. Витька как раз очень даже о них "позаботился" — вместо себя отправил к ним брата. Чего он добивался? Зачем он это сделал? Рассчитывал, что брат за него окончательно доведет дело до развода? Хотел, чтобы именно Ира настаивала на разводе, а не он сам? Его совести от этого стало бы легче? Хитер бобер. Но подл. Хоть и брат родной, а доброго слова для него Володя в эту минуту не находил.

"Все равно выбрасывать". Как он мог говорить такое о жене, о дочери?! Пусть даже собрался разводиться, но "выбрасывать", подсылать вместо себя брата… А хуже всего, что Владимир согласился участвовать в этом гнусном розыгрыше. И как теперь выбраться из дерьма, в которое влип по Витькиной милости?

Да ладно, по Витькиной! По своей собственной. Не хотел бы — никто б его не заставил в этом участвовать. Нет же, ему самому захотелось заглянуть в замочную скважину, на чужом примере понять, что же это такое: своя семья, жена-стерва. Чтобы правдоподобно потом описать в каком-нибудь романе. И при чем тут Витька, если он сам сволочь?!

Еще издали Ира увидела болтающиеся на промозглом осеннем ветру рубашки. Сердце екнуло: постирал. Сам. Не факт стирки мужем собственных сорочек поразил ее больше всего, а то, что он так послушно и рьяно кинулся выполнять ее распоряжение.

Что с ним происходит? Виктор вернулся совсем другим, образно говоря, она его не узнавала. То же лицо, та же фигура, тот же голос, те же волосы… Но как будто совершенно другой человек. Глаза вроде те же, но взгляд… То чужой, куда более отчужденный, чем раньше в моменты самых непримиримых скандалов. А то вдруг удивленный, словно пытающийся определить для себя: кто она, эта женщина, стоящая рядом. Как будто не жена родная стояла перед ним, а первая встречная.

А руки? Дотронувшись накануне до его ладони, Ирину словно током прожгло, вроде не к мужу прикоснулась, пусть к неверному, но своему, а будто к незнакомцу ластится. С трудом удержалась, чтоб не отдернуть. Было ощущение, что ожил вдруг его брат-близнец, которого она столько раз видела на детских фотографиях мужа. В то же время это чувство, будто Витя вдруг стал незнакомцем, бередило душу, вызывая какие-то странные чувства, смутные желания. Хотелось плюнуть на все, и как в омут, броситься навстречу неизвестности: закрыть глаза, не видеть привычного лица, лишь ощущать телом неуловимо-чужие флюиды, вновь и вновь терзать эту руку, наслаждаясь собственной порочностью…