За следующие полчаса нас ознакомили со всеми соседями, снабдив перекрёстными, часто противоречивыми характеристиками друг друга, из которых можно понять разве что то, кто против кого дружит! Если верить всем сразу, то выходит так, что окружают нас исключительно сволочи, уголовники и алкаши, да и мы сами — на редкость подозрительные и странные типы, которых надо проверить в милиции и КГБ! А потом выселить нас к чёрту на сто первый километр, потому что здесь, в квартире, есть люди заслуженные, настоящие потомственные москвичи, которые нуждаются в квадратных метрах!
— … по утрам в сортир три минуты, не больше! — свирепо просвещает нас работяга с беломориной, для которого это, очевидно, больной вопрос. Он ещё не отошёл от жаркой баталии с соседом, нарушающим правила общежития, — Вечером тоже не задерживайтесь, всем срать надо!
— … места общего пользования за собой убирать, — втолковывает маме сборная женщин коммунальной квартиры. Горы грязной посуды в мойках и на столах их не смущают, равно как и пол, который нужно не отмывать с порошком и мылом, и даже не отскребать, а кажется, стелить заново!
Пол на кухне дощатый, местами выкрошившийся, носящий следы падений тяжёлых кастрюль, бессмысленных и беспощадных соседских баталий, пропитавшийся прогорклым маслом и едой, изрубленный топором на мясо и щепки. Местами — свежие латки из досок, какие-то половички, и даже кусок линолеума, приколоченный гвоздями с загнутыми концами.
Само помещение длинное, широкое, с ободранными крашеными стенами. Вдоль одной из них три газовых плиты, засранных до такой крайности, что проще, кажется, выкинуть, чем отмыть. На плитах кастрюли, крышки которых на замках (!), что я хотя и слышал от мамы, но видеть такой трэш вживую странно и стрёмно. Маме, несмотря на весь её опыт переездов, кажется, тоже…
В одну линию с плитами три мойки, две из которых заставлены посудой, а в одной из моек сейчас возится молчаливая бабка, не участвующая в просвещении новых соседей. Под ногами путается чья-то кошка, облезлая и требовательная, уже охрипшая от мяуканья. Понять, что ей нужно, решительно невозможно!
— … продукты лучше с собой уносить, — учит маму Ольга Жеребцова, проникшаяся к нам приязнью.
— Дима, не бегай! — отвлекается женщина на неугомонного отпрыска, — Не бегай, я кому сказала! Мы с тобой потом гулять пойдём! Вон, с кошкой пока поиграй!
— Да! — спохватывается она, — Продукты! Мы поначалу оставляли, а потом смотрим — как-то очень уж быстро они кончаются! Не только продукты, а вообще всё-всё!
Жеребцова оч-чень выразительно покосилась на мыльную скандалистку, стоящую в дверях кухни, и отвлёкшуюся в данный момент на спор с кем-то из мужиков по поводу очерёдности уборки в коридоре, и мама понимающе покивала.
Я же, косясь на грязные столы, по которым ползают не то чтобы орды…
… но всё ж таки заметное количество тараканов, перевожу взгляд на потолок и сглатываю, давя тошноту…
— Здесь, кажется, с открытой крышкой лучше ничего не готовить, — сообщаю маме.
— Да, да! — закивала Жеребцова, — Могут, знаете ли, чего угодно сыпануть!
Я вообще-то имел в виду тараканов… но будем иметь в виду и эту проблему!
Переглянувшись с мамой, увидел полное понимание в её глазах…
— Ну… зато Москва, — уже в комнате подытожил отец, отстоявший проставление новым соседям до окончания ремонта, притом (опыт!) без конфликтов или тлеющего недовольства, — Пока так, а потом мал-мала разберёмся, и будем поглядеть!
— Да! — не слишком уверенно согласилась мама, — Главное — прописка!
Глава 7
А-адреналин!
Проснулся я от того, что за окном какой-то подгулявший пьяница выводил про шумелку-мышь, но милицейский патруль, изобильный и бдительный в этих краях, быстро пресёк нарушение безобразий и препроводил солиста в машину.
— Да я, начальник, от всей души… — пытался объясняться тот, — на радостях вот…
— Вот в вытрезвителе и порадуешься, — добродушно сообщил невидимый, и, судя по голосу, немолодой милиционер, — Там тебе все условия для радости — и душ холодный, и койка чистая, и письмо на работу. Шагай!
— Не понимаешь ты, старшина! — с надрывом отозвался гуляка, — Я ведь…
Голоса стали удаляться, а чуть погодя послышался еле различимый хлопок закрывшейся двери, и почти тут же — звук отъезжающего автомобиля.
Некоторое время я лежал в раздумьях — повернуться на бок и попытаться заснуть, или посетить с дружественным внеплановым визитом кабинет задумчивости? Глянув на лежащие возле матраса наручные часы с фосфоресцирующими стрелками, подбирающимися к четырём, вспомнил про сортирные споры поутру, и решил, что увлекательная очередь в сортир может обойтись без меня!
Включив свет, я не то что распугал, а скорее — возмутил тараканов неурочным посещением туалета, и, сделав свои дела, вернулся в комнату. Здесь, несмотря на настежь распахнутое окно и изрядный ветерок, колышущий самодеятельную занавеску из покрывала, всё ещё остро пахнет извёсткой и ремонтом, и будет пахнуть, насколько я понимаю, ещё день-другой.