Чужой среди своих 3

… и всем вдруг стало ясно, что действительно – пора!

Глава 5 На будущий год – в Иерусалиме!

Будильник, лежавший под подушкой, сдавленно звякнул, разбудив меня. Отключив его, некоторое время лежал, вяло прокручивая в голове сон, который мог бы лечь в основу не самого плохого Голливудского сценария.

Окончательно проснувшись, начал потягиваться беззвучно, зевая так, что челюсть едва не заклинивает на одном из зевков. А вот так… не выспался ни хрена, но пора вставать, потому что, увы, приходится (пока!) подстраиваться под чужое «хочу» и «надо». Мир, вот досада, не хочет вращаться в моей орбите, и пока что вращает меня…

Родители ещё спят, посапывая и похрапывая вразнобой за шкафом с антресолями, отгораживающим их закуток от общего пространства. Опасаясь разбудить их в такую рань, отодвигаю занавески от своей кровати, стараясь не звякнуть металлическими кольцами, и, посидев немного со свешенными вниз ногами, подхватил будильник и спустился вниз по лесенке.

По полу ощутимо тянет, и, несмотря на ковровую дорожку, босые ноги моментально зябнут, а тапочки, как назло, нашлись аж под письменным столом.

– Чёрт… – сдавленно шиплю, потирая затылок и с ненавистью глядя на массивную лакированную столешницу, подбирая упавшую на пол тетрадь. Поутру я часто неуклюжий, и иногда мне приходит в голову странная мысль, что соединение между телом и разумом не сразу загружается, отсюда и все проблемы.

Мне вообще в голову приходит много такого, странного. Ну да сложно быть таким как все, не думающим и не рассуждающим ни о чём за пределами привычных шор и шаблонов, попав в другое время и тело. Хочется или нет, но в голову лезет странное… или странное для этих времён, я не всегда могу понять разницу.

«– Записать сон, что ли» – приходит на ум, и, чуть поколебавшись (лень!), вздыхаю и записываю ключевые моменты несколькими фразами. Потом, может быть… но сильно не факт.

Сон кажется очень знакомым, и наверное, так оно и есть. Сознание, в котором хранится тысячи тысяч просмотренных фильмов, сгенерировало что-то на их основе, пойдя по пути наименьшего сопротивления.

«– Ну да и чёрт с ним, – решаю я, меланхолически глядя на толстую тетрадь, где таких набросков в несколько фраз – почти до половины, – Может, и сценарии буду писать, мало ли, как повернётся?»

Я планирую заниматься не только научной и общественной деятельностью, но и пробовать себя в совершенно разных областях. Лавры Роулинг мне вряд ли светят, ибо здесь не только, и даже не столько талант, но и немалая толика везения, пойманный за хвост момент, но…

… а вдруг?! Я ведь совершенно иначе вижу мир вокруг себя, и дело даже не в послезнании, а именно что в сознании, сформировавшемся в совершенно иных условиях. Хотя, конечно, и послезнание отметать нельзя.

Эта инаковость, скорее мешающая в обыденной жизни, может очень здорово помочь в творчестве, да и деньги, и…

«– Голливудские актрисы», – подкидывает мозг – с картинками, и, мать их, гормонами!

… не без этого! Да и кто о подобном не мечтал? Кто без греха?! В половине фильмов актёров подбирают так, чтобы было о ком повздыхать и… представить. Ярко.

Понятно, что совместить научную и творческую деятельность непросто, но попробовать-то можно?! Примеров немного… но ведь есть же, есть[29]!

В полной мере, это, конечно, сильно вряд ли… но в студенчестве и в начале карьеры, почему бы и не да?! Я очень сомневаюсь, что меня, со всеми идеями и знаниями, вот так вот сразу воспримут всерьёз, дадут гранты, сотрудников и лаборатории…

… а дарить Нобелевку кому-либо ещё я совершенно не намерен!

Все полагающиеся лавры, почести и славу я хочу оставить себе и только себе! Отчасти – из тщеславия и желания оставить свой след в Истории, а отчасти – потому, что изменить мир нельзя, если ты ничего из себя не представляешь.

Поэтому лет пять, а вернее всего – восемь-десять, я смогу пробовать реализовать себя и в других областях, и только потом заниматься «чистой» наукой, и, пожалуй, общественной деятельностью. А творчество и бизнес, если решу-таки им заняться, отодвину на третьи позиции, куда-то туда, где мелькают титры «в эпизодах».

Окончательно проснулся я только в ванной, и прошёл на кухню свежий, изрядно озябший от умывания в холодной воде, и пахнущий мятой. Время пять утра, на кухне, ожидаемо, никого нет, а за окном – такая, прости Господи, срань, такой безжизненный Космос, что страшно становится! Не то что выходить, но даже и смотреть в окно не хочется.

Аппетита никакого, но, зная, что бегать предстоит сегодня много, и притом по морозу, а пирожки и пирожковые откроются очень не скоро, нехотя подошёл к общему холодильнику, открыл его и обозрел пространство. Битом!

Это такое… несколько однообразное советское изобилие – со шпротами, баночкой икры, «Советским» шампанским, сервелатом, болгарской консервированной кукурузой и венгерской курицей в морозилке. Во всех холодильниках страны сейчас примерно одно и то же, если они, холодильники, вообще есть.