Чужой среди своих (СИ)

— Степан Ильич! — тут же рявкнул дядя Витя, — Отстань от мальца! У тебя свои внуки есть, вот им что хочешь крути — хоть уши, хоть руки!

— Да чего он… — не отпуская меня, но чуть ослабив хватку, Степан Ильич крайне косноязычно дал понять, что таких, как я, нужно воспитывать, потому что неча старшим перечить!

— Ильич, — ещё раз рявкнул дядя Витя, и в его голосе послышалось нехорошее, — в последний раз говорю, отстань от пацана!

Старикан, ворча что-то злобное, отпустил руку, и я снова уселся на пол. Несколько реплик, отпущенных мужиками, показали, что многие, считая, что Степан Ильич несколько переборщил, всё ж таки считаю его правым! Дескать, сопля какая… со старшими он будет спорить!

Другие, не обязательно помоложе, вяло спорили, и неожиданно прозвучало…

— Давно тебе, Ильич, пора свои вертухайские привычки забыть! Привык, бляха-муха, тащить и не пущать, так отвыкай, ети!

Спор приобрёл несколько иную окраску, с переходом на личности и заходами в политику. Я выскользнул из парной, и пошёл под душ, где (не то чтобы это сильно поможет от грибка!) ещё раз помылся с мылом. Глянув на веники (на месте), прошёлся по бане, заглянув с небольшой бассейн, куда с уханьем ныряли мужики.

« — А вода не то, чтобы очень чистая» — уныло постановил я. Не так, чтобы всё очень критично… но какой-нибудь конъюктивит — как два пальца! А судя по местной медицине, фармакология вряд ли находится в лучшем состоянии…

Поймав себя на мысли, что, оказавшись в этом времени и теле, временами чересчур осторожничаю, не нашёл в этом ничего удивительного. Недавно — молодой здоровый мужик, а потом, разом, последствия травмы головы и эпилептического приступа, какая-то женщина, называющая себя моей матерью…

… удивительно, что я вообще не свихнулся!

Дядя Витя вышел минут через пять. Сполоснувшись под душем, он деловито попробовал веники, кхекнул довольно и подсел рядышком. Помолчав, он сказал:

— Здесь всякие есть…

Решив, что умному достаточно, он замолчал, прикрыв глаза. Через несколько минут он, открыв глаза, встал и потянулся всем телом.

— Ну что… — спросил меня дядя Витя, провожая глазами вышедшего из парной старого вертухая, старательно не глядевшего в нашу сторону, — пошли? Попарю тебе, а? Осторожненько, на нижней полочке!

— Можно, — согласился я с некоторым сомнением, вставая с лавки.

— О, и дышать легче стало! — хохотнул дядя Витя, входя в парную. Захмыкали… но некоторые осторожно, тая усмешки опущенными вниз головами.

— Народ, двиньте жопами! — проникновенно попросил мужиков мой сосед, — Сейчас по малому слегонца веничком пройдусь! Ему много не надо!

— Да уж поняли, — проворчал кто-то, — Ильич и в самом деле… Не видит, что ли, хрыч старый, что парнишка и на полу еле дышит?

Растянувшись на лавке жопой кверху, и стараясь не думать, какие именно части тела только что касались горячих досок, пытаюсь расслабиться. Естественно, никаких простыней здесь и в помине нет…

… но уже через несколько секунд я перестал думать о чём либо, дыша через раз и растекаясь горячей лужицей по скамье.

Потом, распаренный, лёгкий и необыкновенно чистый, я сидел в мыльне, ожидая дядю Витю, и не думая ни о чём. В голове — звенящая пустота и вялые, будто не мои мысли о том, что хорошо бы сейчас пивка. С рыбой!

[i] В принципе, биохагингом можно назвать шахматы, занятия иностранными языками и всё, что хоть как-нибудь развивает мозг. Но есть и «продвинутый» уровень, состоящий из разработанных специалистами упражнений.

[ii] Автор, если что, не нагнетает. Во-первых, я застал ещё поколение фронтовиков и видел это в бане своими глазами. Во-вторых, судя по тому, что читал я в книгах советских писателей, было именно так, и это воспринималось как норма. Да, в медсанбатах спасали жизни, но были это, де-факто, конвейеры, с соответствующим качеством. А после войны долечиванием ветеранов власти не заморачивались.

Глава 12 Один день Мишки Савелова

На небе ни облачка, но цвет у него какой-то серый, графитный, будто карандашный набросок, отчего, стоит только поглядеть наверх, всё происходящее кажется каким-то не настоящим, рисованным. Хотя облаков и нет, но солнца, тем не менее, за этой нарисованной пеленой не видно.

Дует холодный, порывистый ветер, треплющий волосы и полы одежды, и пиджаки на мужчинах, неизменный атрибут таких застолий, в кои-то веки к месту. Ветер сдувает мошку и папиросный дым, забирается за пазуху, холодя тело.

Отвальная во дворе барака идёт полным ходом, и у меня — острейшее чувство дежавю! Всё те же столы из положенных на козлы досок и снятых с петель дверей. Всё те же лавки, положенные на табуреты и играющие под задами самым причудливым образом. Всё те же скатерти из старых газет, заставленных разнокалиберной посудой с непритязательной снедью.