ЧВК Херсонес – 2

И мы с Диней пошли. Точнее, это я пошёл, а он висел на моей правой руке, едва перебирая ногами и не келеча языком ни одного мало-мальски вразумительного слова. Сам проход из ровного бетонного покрытия под ногами быстро перешёл в плохо обработанный булыжник.

Хорошо, что на мне были летние сандалии с мягкой подошвой, а вот наш босой полиглот быстро ушиб себе большие пальцы ног, оба мизинца и левую пятку. Естественно, он протрезвел и всю дорогу ныл, но свет факела неумолимо приближался. Пока нас не…

Не попыталось остановить натуральное привидение. Бесполое, но вроде как мужское:

– О, путники, прошедшие ужасные врата Аида, внемлите ли слову? Услышите ли глас, что обречён на муки? Воспримете ли боль чужую как свою?

– Нам оно пофиг, – пробормотал мой спутник, на ходу выплёскивая в лицо привидения полчаши красного вина.

Вопреки моему оханью, призрак сладко облизнулся, завертелся на месте и запел:

– Эй, хозяин, налива-ай цимлянского вина! Пей, дружище, пей до дна-а! На что нам жизнь дана-а?

– Бро, не обр-щай внимания на эти полупр-зрачные субст-нц-и! Сл-шай меня, и прём как танки до упора. Ик! Какие танки – консервные банки?.. Ой, как м-ня клинит-то, а…

Он отхлебнул прямо из амфоры, взглядом предложив мне, но я отказался. А путь меж тем преградили ещё три полупрозрачные красавицы с такими могучими сисяндрами, что у меня на минуточку перехватило дыхание. Пластику тогда не делали, значит, всё это – супернатуральное!

– Мужчинка не желает ли взглянуть на прелести девичьи, и бесплатно? Вот если мацать или жамкать их, тогда, конечно, подавай монету. Но ты ведь можешь просто провести в объятьях наших вечность, даже более. Мы не откажем никогда ни в чём – ни в позе ли, ни в месте ли, ни в смысле тех или иных услад и извращений. Ты можешь с нами всё! Готов ли заплатить?

– Саня, даже… ик!.. Н-н-не оборачивайся. Они чуют страх. Тупо в-валим…

И да, мы обошли их, а потом валили ещё метров пятьдесят, пока меня не попыталась поймать за ногу какая-то подозрительная старуха:

– Постой же, путник! Хочешь, назову я имя благородное твоё? А кроме-то всего скажу тебе открыто о том, что на пути твоём стоит. Сердечной муки боль, засаду у дороги, вино, разбавленное чёрным ядом, и скифскую стрелу, и копий строй, и нож разбойный, что точит хан с предгорий Аю-Дага, – всё расскажу без спешки и обмана. Позолоти ладошку-у…

– Бро, кого ты слушаешь? Это ж инфоцыганство чистой воды. Дёргаем отсюда!

Благо призрачные пальцы старухи не могли удержать мою лодыжку, столь далеко голограммы не шагнули, а, наверное, уже метров через тридцать или чуть больше в расплывающейся полумгле стал более чётко виден одинокий силуэт стройного парня, держащего затухающий факел над головой.

Если я хоть что-то толком понимаю, то эта тень и была моей целью. В глаза сразу бросался прозрачный фартук, испачканный красками, и две кисти в зубах. Сам так делал на этюдах, знаю, о чём говорю.

– Вы?..

– Ты, – с ходу поправил он, ловко перекидывая кисти в левую руку. – Один художник разглядеть способен другого за минуту. Ну а меж своими нет превышенных речей. Мы равные друг другу. Так и будет из века в век! Так спрашивай, мой брат, явившийся живым на земли Смерти, чем я могу помочь, советом или делом?

– Зема, это твой шанс! Реки ему в рыло…

– Всеки? – сбился я.

– Мама дорогая-а, ты чем слушаешь, а? Реки! С ударением на последний слог! То есть отвечай, говори, повествуй гекзаметром! Чо не ясно-то?!

– Я – Александр Грин из Херсонеса. – Кажется, так следовало отвечать по правилам квеста, а в том, что это был именно квест, я не сомневался уже ни капли. – Открой своё мне имя, пленник тени, и расскажи историю свою коротким слогом, без длиннот и пауз.

Покачивающийся Денисыч поднял большой палец вверх, одобрительно подтверждая, что уровень чёса гекзаметром у меня на вполне приличном уровне.

– Мне имя Триптолем, я назван в честь царя, который вдруг на мать отца взор обратил однажды. Он дед мне был, но сына признать наследником не мог, хоть дал образование и должность, – без малейшего снобизма или печали в голосе ответил парень. – Я – царский внук, мне даровали честь расписывать все храмы на Боспоре. Из зависти соратниками был убит, а всё списали на зловредных скифов. Но это ведь не тот вопрос. Не ради биографии моей собрат-художник Александр наш Тартар посетил, рискуя вновь не видеть света солнца.

– Ты прав, о Триптолем, – так же откровенно признался я. – Скажи, ведь ты писал тот лик Деметры в склепе? Но золото её волос вдруг сделал непривычно тёмным. Так тому была причина?

– Причина – мать моя. Её лицо ты видел…

В общем и целом, наверное, уже стоит отступить от протокольного дублирования всего диалога и просто пересказать его нормальным русским языком. Слова призрака подтверждали и опровергали Франца Кроносовича: 1) да, Деметру чаще всего рисовали золотоволосой; 2) нет, точно так же часто её волосы были каштановыми, рыжими и даже чёрными. Причина проста.