ЧВК Херсонес – 2

Что ж, я рассказал ему всё (что можно было рассказать), делая особый упор на редкие вещи, явно пришедшие с чёрного рынка. Того же Похитонова, а он большой художник малых форм. Ему место в Третьяковке или в Русском музее Санкт-Петербурга, но уж никак не в пыли среди всякого псевдоисторического хлама. Ладыженский внимательно слушал и кивал…

– Всё понимаю. Да, на этого типа у нас уже есть свои намётки. Однако он очень аккуратен и знает, кому платить. Пока мы бессильны. Но я обязан спросить вас: что вы-то у него украли?

– Лично я? Ничего.

– По вашему ответу можно понять, что акт воровства имел место быть, но был совершён не вами, тем не менее вы точно знаете кем?

Вот тут он меня подловил. Я не сразу понял как, но, видимо, их в полиции учат таким вещам.

А пока я собирался с достойным ответом, снизу, из-под стола, вновь поднялась белая рука Дини, протягивая мне старые сандалии.

Хорошо, будь по-твоему. Я честно попытался взять вину на себя:

– Вот что было украдено. Можете вернуть это владельцу и не заводить дело?

Майор едва не поперхнулся вином, облившись как младенец:

– Вот это? Старые штиблеты, да?

– Да.

– Фы серьёзно?!

– Только они, и ничего другого. Клянусь!

– Н-н-ливайте, – потребовал он, хотя, по-моему, уже был перебор: человек начал спотыкаться в согласных и глотать гласные. Но кто я такой, чтобы спорить с полицейским чином, когда он просто приходит в гости немножко выпить?

– Налито! Ваше здоровье?

– Псиба! Итак, фы утверж-да-ите, што взяли (ил-ли были св-детелем, как хто-то фзял) именно эту обувь? Защем?!

Я опустил взгляд к нашему полиглоту, но он уже практически спал, и добиться от него вменяемого ответа было попросту невозможно. Да, кстати, и вряд ли нужно…

– Цель к-кражи? – Олег Дмитриевич вдруг перестал быть гостем нашего музея, резко переквалифицировавшись в профессионального следователя. – В них чо-та есть? Они дорг-гие? Антикф-в-риат? Кстати, м-мой размерч… размрчик! Фы не протиф?

– Сколько угодно, – великодушно разрешил я.

Олег Дмитриевич мигом скинул тесные ботинки, пинком отправив их почти до ограды, а потом сунул ноги в чёрных носках в старые сандалии. Я ещё хотел сказать ему, что это не приветствуется стандартами современной моды, но не успел…

– Чо… за… йня?! – истерически вопил в полный голос следователь Ладыженский, взлетев едва ли не до звёзд. – Чо вы творитя-я? Волк-и п-зорныя-я! Всех п-сажу! Мама-а…

– И в самом деле, а что происходит-то? – спросил я, подмигивая вставшему Дине.

Тот наполнил свой бокал, принюхался, одобрительно покачал головой и, только сделав первый глоток, ответил:

– Саня, оно те вот прямо уж так надо? Развлекается человек, да и пусть, чего плохого?

– Его вниз башкой по всему небу носит, это вообще нормально?

– Пусть не пьёт, если не умеет, – философски ответил знаток всех языков на свете, дунув мне в лицо.

После чего я выпал в осадок и проснулся лишь утром на кровати в своей комнате, мало что помня, но пребывая в полной уверенности, что хотя бы выспался я хорошо. И это было правдой! На полу рядом с рабочим столом валялись небрежно брошенные старые сандалии с крылышками. Кажется, именно их мне вчера показывал наш Диня. Или не их? Не помню…

Голова не болела, на теле ни синяков, ни ссадин, а толкнув дверь, я успел увидеть, как совершенно обнажённая Светлана Гребнева с полотенцем через плечо прошествовала в душевую. День начинался как обычно, и это не могло не радовать.

Я вернулся к себе, присел за стол, проверяя сотовый и почту. Мне никто не писал большие письма, это факт, но у сестричек никогда не застревало с ответом на рисунки. Во-первых, оно им было интересно, а во-вторых, они искренне считали себя самыми креативными критиками моего творчества. Не критиканами, которым лишь бы заплевать! А именно конструктивными и полезными советчиками…

«Мы тебя любим! Не забыл?»

«Мама говорит, что ты беспомощный…»

«А папа с ней спорит. Они ругаются из-за тебя!»

«Позвони маме!»

«Скажи ей!»

«А чо твоя Светлана? Чо она? А ты чо?»

«У нас три двойки. Мы скрываем…»

«Не, папа знает…»

«Ты там не пей!»

«Мама переживает!»

«Ой, да пей, только ей пьяным не звони, как вчера…»

Это что же получается? То есть мне прямым текстом написали, что именно вчера я набрал сотовый мамы и, явно будучи не самым трезвым, наговорил ей такого, что она теперь волнуется?! Я же раньше никогда себе такого не позволял.

Хорошо ещё, что она у меня женщина достаточно прогрессивная, чтобы понимать ситуацию: Homines non odi, sed ejus vitia![20] Но рисунки с Денисычем больше ей показывать нельзя. А сотовый перед застольем, оказывается, лучше выключать и прятать от себя же…

…Когда я прошёл в душевую, казалось, она ещё хранила ароматы и запах кожи нашей Афродиты Таврической. Тёплая вода спасала от всех дурных мыслей, мне даже иногда казалось, что вместе с потом и пылью я смываю с себя усталость прошлых дней. Как будто обновлялась не только кожа, но и сама душа! Как такое получается, даже не представляю…