ЧВК Херсонес

– Но никакого рукоприкладства, будь добра просто отвлечь их внимание, – лишний раз напомнил ведущий нашей группы. – Нам важно проскочить как можно быстрее.

– При виде меня у мужчин проявляется избирательное зрение…

Мы спустились по лестнице на два прохода, за стеклянной дверью находился пункт пропуска. Светлана взбила волосы, выкатила грудь и, максимально обнажив декольте, пошла вперёд. Минутой спустя раздалось презрительное: «Фу-у…», вслед за тем короткие звуки ударов, и взлохмаченная девушка выглянула к нам:

– За мной, мальчики!

– Ну я же просил… – тоскливо простонал Герман при виде двух бессознательных тел, валяющихся в проходе.

– Я старалась как могла! Даже сиськи показала! Кто виноват, что в этой стране так много открытых геев?!

– Но бить-то их зачем?

– А зачем они целовались при мне в служебное время на рабочем месте?

Спорить было бессмысленно и некогда. Да и не с кем, кстати, потому что девушка уже ушла вперёд, оставляя нам шанс догнать её на следующем повороте. Мы попали в некое складское помещение, довольно обширное по площади. Это и были так называемые запасники – святая святых любого музея или галереи.

Высокие стеллажи с картинами и скульптурами, правильно подобранная температура, термометры и датчики на стенах, рассеянный свет, чтобы не повредить старым книгам или гравюрам. Всё как надо, как положено, хотя и достаточно бессистемно, на первый взгляд.

Но музей Алларда Пирсона вообще весьма своеобразен, выстраивая на относительно небольших площадях достаточно серьёзные экспозиции. Я бы сказал, что он наиболее схож с нашим Государственным музеем истории религии в Санкт-Петербурге, ничем не хуже, пусть это и лишь моё личное мнение.

– Ищем все! Наше золото где-то здесь.

– Ну и с щего иво иск-ть? – удивился знакомый голос из дальнего угла помещения. – Я всё давно н-шел! Вот наши ящ-щи-ч-ки…

– Денисыч?!

Мы все кинулись на его поиски, довольно быстро обнаружив пьяненького знатока древних языков, возлежащего в позе Сократа на двух деревянных ящиках, опломбированных и запечатанных. Даже моего скромного знания английского хватило, чтобы правильно прочесть: «Крым – золото скифов и секреты Чёрного моря». Дальше уже более мелким шрифтом были набраны адреса городов и музеев, которые предоставили те или иные вещи.

Могучий Земнов переместил причмокивающего губами сотрудника на соседнюю полку повыше – чтобы не мешал – и на один взмах оторвал крышку с первого ящика. Внутри в поролоновой пене лежали небольшие, но тяжёленькие свёртки из пористой упаковочной плёнки.

– Друзья мои, мы нашли его, – Герман в умилении едва не опустился на колени. – Нашли и теперь сможем вернуть домой украденное…

– Золото скифов, – равнодушно зевнула Гребнева. – Поздравляю всех нас, забираем блестяшки и уходим. Мне тут почему-то неуютно.

– Да кто ж нас отпустит-то? – почти трезвым голосом хихикнул Диня с полки. – Ты, Светка, прям «капитан Очевидность», неуютно ей… ик!

Только в этот момент уже все мы резко поняли, что находимся в подвалах не одни. А вот те, кто сидел в засаде, обнажили когти и клыки.

Враги выходили молча. В том, что это именно враги, не было ни малейшего сомнения. Держу пари, что все подвалы в Амстердаме связаны с официальными наркопритонами какой-нибудь сложной системой взаимных вентиляций, потому что увиденное мною могло объясняться только наркотическим дымом, обволакивающим сознание. Я чем-то надышался, точно. Просто потому, что иначе первый бы звал на помощь и сам сдался голландской полиции, а сейчас мне страшно не было. Интересно – да, но не страшно. Мне, кстати, даже взбрело в голову тепло улыбнуться горбоносому рогатому мужчине в длинном алом плаще, из-под которого, кажется, выглядывал волосатый хвост с кисточкой. Он на улыбку не ответил, да и толпа разнокалиберных монстров за его спиной тоже не выглядела дружелюбной.

– Имя моё Фрейшютц! – по-русски он чесал без запинки, но с лёгким северным акцентом. – Фы меня не снаете, сие прискорпно. В иной рас мы пы, пыть мошет, саключили сделку на фаши туши, но секотня…

– Прошу прощения, так туши или души? – не сдержался я, закусив губу.

– Туши, – попытался объяснить рогатый, – черес пукфу «т».

Светлана Гребнева прыснула первой, хотя смеяться, наверное, было невежливо. Мужик же не виноват, что у него дефект речи.

– У каштого есть своя туша, вы сря смеётесь…

А поздно – за девушкой укатился знаток древних языков, потом не сдержался я, потому что есть такие моменты, когда самая безобидная шутка, построенная на игре слов, спасает человека от боли или страха.

– Я кофорю о фаших пессмертных тушах, клупцы!

– Да, – пряча улыбку в усы, подтвердил Герман, – мы воистину бессмертные туши. Особенно большая туша я, Денисыч скорее тушка, а наша подруга всё-таки имеет фигуру, а не тушу. Не рискуйте, называя её так.

Рогатый чуть не расплакался от обиды, его пёстрая банда, наоборот, показала клыки, и мне пришлось вмешаться:

– Мы прекрасно знаем, кто вы такой, господин Фрейшютц. Моя тётя была фанаткой музыки Вагнера, но, признаться, в опере вы скорее удачливый стрелок, чем… ну, как бы выразиться…