Зима ещё была, переклинило меня что-то зимой дёрнуть из интерната. А, ну да. Это как раз из-за библиотекарши, я рассказывал уже. И вот меня на трёх вокзалах почти сразу подмели, не получилось сбежать. А у ментов меня забрал один дядечка. Оказался вором. Была у него своя шайка, в основном по карманам, бомбили только пьяных. Он решил из меня тоже карманника сделать и начал учить. То добреньким прикидывался, то лютовал. Тварь поганая. И приглядывали за мной внимательно. Причём такие же пацаны как я. Один даже ровесник мой. Я им говорил: "Пацаны, чего вы с ним? Давайте дёрнем, страну посмотрим?" А они только смеялись: "Куда ты собрался? Живём в столице, "крыша" есть, деньги есть, наркота, девки, уймись, дурачок. Получай профессию. Повезло тебе". Мне с ними было противно, но я решил не лезть на рожон и подождать удобного случая. И дождался, придурок. Вор этот настоящим упырём оказался. Зарезал прямо при нас одного парня из этих, из своих. Парень этот что-то не сдал в общак, кто-то его слил, в общем, может он и не собирался его убивать, но так вот у них разговор повернулся. Это я что — оправдываю его сейчас? Ну уж нет. В общем, рванул я тогда прямо сразу, как увидел такое, с хаты этой поганой. А парня, который задержать меня пытался, в голову табуретом ударил. Вот откуда, кстати, эти уравнивающие табуретки взялись, о которых писал раньше. За мной гнались, но я убежал. Летел как на крыльях. До того мерзко стало там находиться и так свободы захотелось. А прибежал в специнтернат в итоге.
К чему я всё это вспомнил?
А. Про Мочку. Так вот, он мне казался похуже этого вора. По ощущениям. Тот всё-таки иногда на человека делался похож, а Мочка всё время был будто ледяной. Или не ледяной? Не помню точно, как чувствовал тогда. Неприятный, короче, сил нет. И при этом интересный, с загадкой. Такой вот замес.
Будильник решили поставить на шесть.
Перед сном я снова про Ипполита думал и засыпал трудно. И встал тяжело, будильник вырвал меня из сна. Я уже приучился просыпаться немного раньше подъёма, а тут совсем не вовремя показалось.
Виктор Робертович, как оказалось, уже не спал, мы пересеклись с ним в умывалке. Он велел надеть старые спортивные костюмы. На кухне нас отвели в подсобку с кафельным полом и двумя ваннами, наполненными водой. Ещё там были металлические столы и странное устройство, похожее на доисторическую стиральную машину.
На кухне у нас работали две пожилые семейные пары. Главной была тётя Маша. Она и жарила те чудесные котлеты. Её муж, которого я буду называть просто Степаныч, занимался овощами и помогал ей в готовке. Тётя Сима заведовала посудой, скатертями и всем этим хозяйством, а её муж Юрич курировал хлеборезку и, соответственно, всё сопутствующее: масло, сыр, печенье.
Эта стиральная машина оказалась картофелечисткой. Стенки были шершавые, картошка там крутилась, а потом оказывалась вся кругленькая и чистая. Только глазки и порченые места нужно было убирать. Мне понравилась эта машинка. Правда, Степаныч запретил нам к ней прикасаться, чтобы не сломали. Он сам заряжал туда картошку и ссыпал чищенную в ванну с водой. Нам предстояло все эти глазки ножами выковыривать.
Пока он наполнял ванну — поручил для разминки почистить ящик лука. Так что всплакнули мы немного до завтрака. Я, кстати, теперь считаю себя мастером по очистке лука. Серьёзно, за три движения с луковицей управляюсь. После лука мы ковыряли картошку и скидывали готовую в другую ванну. Картошки получилось примерно половина ванны и мы должны были перечистить её к 11. В принципе, задача казалась несложной — сидишь себе, ножичком режешь и швыряешь. Бултых. Но едва мы втянулись, как нас погнали накрывать к завтраку.
Столики были на четверых, как я уже говорил. У каждого курса своя зона с пятью столиками, разделённая широкими проходами. Плюс четыре столика во взрослой зоне. Посуда вся просто белая с логотипом Икеи снизу. У нас в Школе вообще почти всё было из Икеи, видимо, снабженец фанател. Или Константин Михайлович. Столы, стулья, кровати — всё дощатое, сосновое, простецкое, но добротное. Мне лично по вкусу. И матрасы, и одеяла, и постельное, и занавески. Скатерти, салфетки, столовые приборы. Прямо "Федорино горе" у меня получается. "И заплакали блюдца: Нельзя ль нам вернуться?" Только у нас никакая утварь не захотела бы сбегать — чистота поддерживалась капитальная.