Прошло почти 20 лет, и Высшая Аттестационная Комиссия России
(ВАК) спросила, что со мной произошло.Только в 2009 году, с перерывом в 12 лет в научной деятельности, мне впервые удалось участвовать в научной конференции по специальности в Вене
, совместно с коллегой из Беларуси, а в 2010 году – на конференции Итальянской Экологической Ассоциации в Риме, совместно с профессором Миланского университета. Мои коллеги-ученые из Беларуси эмигрировали в США в середине 1990-х годов после распада советской системы и уже через пару лет работали по специальности или преподавали в университете, признав дипломы. Наука в итальянском варианте в направлении экологии не предвидит больших перспектив, она плохо финансируема, особенно в последние годы, когда резко сокращается финансирование самих университетов. Уже 15 лет назад я знала, что произошел большой отток итальянских ученых в другие страны. Среди эмигрантов из России я встретила за эти годы только одну женщину кандидата исторических наук, которая некоторое время преподавала историю в должности профессора по контракту в Миланском университете.Окончание аспирантуры в России и присвоение степени кандидата наук рассматривается в качестве наивысшей формы образования, данная степень присваивается ВАК
ом – Высшей Аттестационной Комиссией Российской Академии Наук. Специалисты, потратившие более 20 лет на обучение и сформировавшиеся в сильнейших научных кругах, представляют собой бесценный научный, культурный и умственный капитал, имеют тенденцию к обучению и обновлению своих знаний и навыков в течение всей жизни. Не дать им возможность конвертации диссертаций, как это принято в американских университетах, прикрепив их на 1 год к профессорам по профилю, представляется близоруким видением роли науки в и так ослабленной научной сфере экологических наук в Италии, растрачиванием богатого научного, культурного и умственного потенциала, накопленного за многие годы научной работы.Как-то я попыталась найти связь, анализируя названия улиц, на которых мне пришлось проживать: в квартире с высокими потолками на улице Карла Маркса
, а он в рекомендациях не нуждается, я проживала с 4 до 7 лет, в доме напротив шахматного клуба, недалеко от МВД, где работал отец. С 7 до 14 – по улице Николая Кедышко в 2-х комнатной квартире хрущевского блочного типа, в 2-х минутах была моя средняя школа и спортивный стадион, где мы делали забеги, а в свободное время жгли костры на ближайшем холме. Николай Кедышко был революционером. С 14 до 40 лет я прожила по улице Яна Гамарника в 3-х комнатной новой квартире кирпичного дома, полученной матерью от Телевидения. Гамарник тоже был революционером, литовским. Напротив дома был огромный пустырь, на котором через много лет посадили парк и я гуляла там с маленьким сыном. Метрах в 100 от нашего дома на пожертвования прихожан долгие годы возводили церковь, которую очень ждал мой отец, но так и не дождался. Ее открыли после его смерти, в 2008 году. В 1996 году, когда я познакомилась с Вальтером, он снимал маленькую квартирку на мансардном этаже в Милане по улице Раффаэлло Санцио, вблизи площади, названной в честь Микеланджело Буонарроти. Они были художниками мирового уровня. В отрочестве я много читала о художниках и скульпторах Италии, и мне нравилось вновь окунаться в эту возвышенную художественную тематику. Когда мы с Вальтером поженились, то переехали в огромный 2-х этажный особняк в маленькой деревушке Новедрате вблизи Милана, по улице Кеннеди. Улица носила название великого демократа и борца за справедливость, мне это нравилось, более того, я гордилась жить на улице с таким важным и громким именем, – все внушало надежды на наше с Вальтером отличное будущее и, казалось, что все на такой улице должно быть пронизано духом демократии…Через год и 3 месяца