Пока ты была маленькой, тебе пришлось бы столкнуться с тяжестью жизни, с голодом, холодом, смогла бы ты с ними справиться в одиночку, не имея друзей и тех, кто был бы к тебе добр.
Знающая понимала, что всё, что говорит дед, правдиво. Её бы приговорили на медленную смерть от жизненных обстоятельств. А потом равнодушно бы предали её мёртвое тело земле. Может быть, сказав напоследок: «Бог дал — Бог взял». А кто-нибудь сослался на то, что такая жизнь, многие живут и умирают.
Чертознай продолжал упирать на то, что только начинающая жить Василиса спустя время подкосила бы здоровье, и никто бы не спас её. Но она избежала этого благодаря ему. Дед Егор говорил, напоминая о Василисином прошлом.
— А как ты росла, вступая в девичью красу, сколь за спиной грязи словесной на тебя выливали девки нашенские. А как стали вы с Тимофеем сходится, многие возжелали, чтобы ты пропала или померла скорее, больно ваше будущее счастье раздражение в некоторых девицах вызывало.
А всё потому, что не такая ты, как все. И дело не только в способностях, что в тебе спали. Мысли у тебя свои были, народу чуждые.
Жила ты своей жизнью, непонятной для других. Люди сами придумывают, как в обществе надо жить и как конкретно, но ты не вписалась. Все на гулянья тебе не интересно, девушки на парней вешаются и соблазнить пытаются, ты этим не занимаешься. Твои ровесницы собираются посплетничать, тебя нет среди трещоток и пустышек. Поэтому и люд тебя к себе не подпускал, а твои ровесницы обходили тебя. И парни к тебе не сватали, хотя внешне в тебе изъянов нет. Понятное дело, меня боялись, да тебя чуждались, сложно им с такими, как ты.
Внученька, больно ты хороша, а не травили тебя из-за страха передо мной, а то постарались бы, чтобы ты закончила плохо, такие уж люди.
Сегодня они у тебя помощи просят в делах, а через какое-то время готовы предать суду. И будут вспоминать и обвинять в плохом, что ты им сделала, даже если это не так. Нападут, побьют, а то решат избавить мир от ведьмы сжиганием избы вместе с несчастной жертвой, которая, может быть, кроме добра и ничего и не делала сельчанам, но они решили ответить злом на добро.
Людишки всегда думают, если они избавятся от кого-то, то после заживут спокойно и хорошо, да вот только по-разному в жизни бывает. Кого Боги наказывают кого сама жизнь или иные силы, решившие заступится за жертву людской ненависти.
Чертознайке было всё равно, как к ней относятся другие, и на их попытке ей напакостить или навредить смотрела спокойно, но поступок деда выбил из неё воздух. Боль пришла вслед за осознанием того, что родной и уважаемый ею человек сделал. Ранее девушка не замечала, насколько дождь холодный и пробирающий. Тимофеюшка мог бы быть с нею, если бы не ужасный поступок деда.
— Дед, ты не Господь Бог, чтобы решать, кому жить, а кому нет, — уверенно произнесла чертознайка. Люди живут, любят, семьи строят, а ты всё уничтожил! — на последнем слове голос девушки сорвался, и прозвучало оно высоко и надрывно.
— За дни, что тебя не было дома, продолжая заниматься обычными делами, я о разном передумал, но в большей степени готовил себя к уходу. Сколько мне ещё осталось — неведомо. И попросил бы у родных прощения, да они до единого мертвы и спят в земле вечным сном. И слова им ныне напрасно говорить, потому как уже всё случилось и ничего нельзя изменить.
В этой жизни я всё сделал. Остальное несущественно.
— Дедушка, — с возникшим и давящим комом в груди произнесла девушка, — ты о моём счастье забыл. Ты не подумал о моих чувствах. Забыл. Счастья и радости внукам своим попросить да правнукам. Чтобы жизнь их была полегче да поспокойнее. Чтобы здоровы были младшие и старшие, да счастливы! Чтобы понимали, что есть в этой жизни счастье.
— Ты всё о своём. Твоё горе и не горе вовсе. Пострадаешь малость, а затем жизнь в привычное русло войдёт.
После сказанных слов небеса осветили ярко-жёлтые стрелы, и с малым опозданием громыхнуло. Василиса прежде ещё не видела деда Егора таким. На какую-то секунду ей показалось, что она видит перед собой чужого человека. Она и подумать не могла, что дедушка способен на убийство.
Голос прозвучал хрипло, как если бы Василиса изо всех сил кричала, а потом связки не восстановились.
— Я же верила тебе безоговорочно. А оказывается, я тебя совершенно и не знала.
Словно не слыша названой внучки, старый чертознай бесстрастно продолжил:
— Не буду врать и говорить, что корил себя за содеянное. Тогда я принял единственно правильное решение. Я не мог поступить иначе.
Василиса глядела на деда и понимала, что в душе хотела отнюдь иные слова услышать от него. Его честность погодя столько времени не облегчила тяжести лежащей на ней. Больно. А он этого не понимает, не пытается понять! Так что ему не понять, что испытывает она. И ему легче. И он судит по себе и думает: «Чего она так носится со своим горем?» Конечно, больно, остаётся пережить случившиеся.
Вспышки молнии прорезали небо, словно раскалывая его на небольшие части. И сопровождалось сие гулкими раскатами грома.