Coagulopathies (ЛП)

Я говорю куда жестче в этот раз, сама не зная, откуда взялся этот голос. Профессор Рен колеблется секунду, а затем идет к пустой кровати Роуз и садится на самый край, уложив руки на колени.

Его повиновение мне нравится так же, как мой новый голос. Я забираюсь на свою кровать и беру iPad, доделывая еще кое-какую домашку. Вот так, молодец. Сидеть.

Все это долгое время он молчит, и мы не разговариваем. Клыки не лезут, хотя его запах и близость все еще заставляют мой разум заходиться в немом вопле. Иногда Рен дергается или вздыхает. Но через час мой Омега откидывается на спину, а затем сворачивается клубком на кровати и засыпает.

Я смотрю на него целых две минуты, а затем встаю, накрываю его одеялом и захлопываю окно. И возвращаюсь к домашке.

Вот так. Отдыхай.

========== 18: Hemostasis ==========

Я просыпаюсь в темноте. Так холодно, хотя сверху меня укрыли одеялом, толстовкой и пальто, а поверх еще, кажется, и моя одежда навалена в кучу. Правда, это не очень-то и помогло сохранить тепло — пальцы на ногах отмерзли напрочь и, как бы я ни сворачивалась клубком, все равно дрожу. Наверное, окно открыто.

Трясясь от холода, я поднимаю голову, щурясь. Все еще сонная, я не очень-то понимаю, что происходит, и высоченный силуэт, замерший у окна, мне кажется совершенно незнакомым.

А затем, меньше чем за секунду, в голове будто щелкает, и я замираю. Ах да. Точно.

Закатав рукава к локтям, профессор Рен стоит, опершись на подоконник, и курит. Его волосы кое-как собраны в растрепанный пучок, и выглядит он так же измученно, как и раньше, перед тем, как я сама задремала за уроками. Не знала, что он курит, но, похоже, теперь знаю.

Он оглядывается на меня через плечо. Кончик сигареты загорается алым огоньком, а Рен просто пялится на меня несколько бесконечных секунд, втягивая в себя дым. У меня во рту сухо как в пустыне. Ага, все верно. Он все еще тут. Не то чтобы мне хотелось, чтобы он ушел.

Затем он снова поворачивается к окну, выдыхая столб дыма. Только не говори ему, что здесь нельзя курить. Только не говори ему, что здесь нельзя курить.

— Здесь нельзя курить, — выпаливаю я.

Он снова молчит, будто не замечая меня, целую минуту, а затем выпрямляется и затягивается напоследок, прежде чем потушить сигарету о карниз окна. Окурок он выбрасывает в мою мусорную корзинку. Отлично. По крайней мере, не сорит, где попало.

Профессор Рен с силой захлопывает окно:

— Правда?

— Кто-нибудь еще пожалуется. Не хочу, чтобы староста застукал нас.

А мой староста тот еще надоедливый придурок.

Наши с ним феромоны повисают в воздухе, куда гуще слабого запаха сигарет, они такие же тяжелые, приторные, будто дешевые духи, и все равно это самый приятный запах, который я когда-либо вдыхала. Даже если из-за этого на меня снова накатывает паника, и мышцы так и ноют, умоляя бежать. Я не собираюсь сбегать. Даже не думай.

Вблизи мне куда лучше видны татуировки на руке Рена: часы, компас и какое-то животное, извивающееся между ними; что-то чешуйчатое. И все они черные, ни капли цвета. Он снял галстук, наверняка тот валяется где-то на постели Роуз, под одеялом, которым я его укрыла. Рен трет лоб тыльной стороной ладони, и я замечаю, что он все еще потеет. А вот это плохо.

Он пристально смотрит на меня, и его кадык дергается:

— Последние несколько часов мною владели не самые хорошие мысли.

Я молчу. Ну и что мне теперь с этим делать, попросить его составить подробный список этих самых мыслей?

Он усаживается на край стола и скрещивает руки на груди, барабаня пальцами по бицепсам. Челюсть все еще напряженная, и взгляд такой напряженный, изучающий. Может, он меня сейчас съест. Мне уже давно так кажется.

Мы оба молчим следующие пару минут. Я уже подумываю, может, спросить хоть насчет одной его плохой мысли, чтобы я потом могла позвонить другу. Это убийственно-плохие мысли? Суицидальные? И вообще будет ли грубо спрашивать о таком?

Я решаюсь:

— О чем вы думаете?

Его нижнее веко дергается, и он не сводит с меня взгляда.

— О тебе, — отвечает Рен, и все, никаких больше дополнений.

— …оу, — ну, я не против. — Круто.

Его челюсть двигается со стороны в сторону, а пальцы еще быстрее барабанят по бицепсам.

— Мне не позволялось думать об этих вещах…

Его голос срывается, и Рен переводит взгляд на окно. Я вижу, как напряженно ходят желваки под кожей, но он молчит. Снова замкнулся в себе.

— Может, хотите записать их? — спрашиваю я и сажусь, пытаясь отыскать среди одеял свой iPad.

— С меня хватит дневников, прочитанных без моего на то согласия.

Я фыркаю и вытаскиваю его из-под скомканной пары джинсов:

— Ну, в мой iPad точно никто не полезет, а еще можете запаролить его так, чтобы даже я не увидела.

Он настороженно смотрит на меня. Ну а что, это правда. Сейчас полно всяких приложений с запароленными дневниками, и мне действительно не очень-то и нужно знать каждую сексуально окрашенную и проблемную мысль в его голове. Ну и вряд ли он соберется на встречу с психотерапевтом в ближайшем обозримом будущем.