Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф

Пропустив мимо ушей словесную руладу Шульмана, Виктор оценивающе посмотрел на хозяина комнаты и решил: «Тонкие пальцы, лежащие поверх простыни, и живой блеск светло-серых глаз, несомненно, говорят о натуре тонкой, впечатлительной и ищущей».

Ресницы Баруха затрепетали.

– О, Раскаянье! – проникновенным голосом проговорил он. – Какое редкостно-сладостное слово…

– Точно-точно! – сказал Шульман. – И редкостное, и сладостное…

– Что же касается озвученного здесь слова Справедливость, – заметил Барух, – то это, простите, не более, чем виртуальность, некая фантазия… Разве можно бороться за несуществующее, нереальное?.. Да, вы, пожалуйста, проходите! А пиво принесли?

Шульман виновато опустил голову. Наступило долгое молчание.

Внезапно Барух повёл по воздуху носом; на его лице выступило выражение пса, заметившего большую аппетитную кость в зубах сбежавшего из зоопарка леопарда. Жалобным, почти обморочным голосом он прошептал:

– Друзья, какой божественный от вас исходит запах!

Шульман и Виктор смущённо переглянулись.

Слегка пошатываясь, Виктор поспешил к единственному в комнате стулу, а Шульман, сосредоточив взгляд на простыне, поинтересовался:

– Как обстоят дела с тем, что там?

Барух заглянул под простыню и, немного погодя, заметил:

– Там не отвечают.

В глазах Шульмана отразилось недоумение.

– Однако, – продолжил Барух, – процесс, вроде бы, пошёл…

– Больно? – осторожно спросил Шульман. – Становиться евреем больно?

Барух блаженно улыбнулся.

– Забавно!.. – сказал он.

– Шутишь?

– Какие могут быть шутки? Доктор Антон Чехов говорил: «Одна боль уменьшает другую. Наступите на хвост кошке, у которой болят зубы, и ей станет легче!» Так что… Поскольку народ этой страны посчитал, что на мне преступным грузом повис лишний миллиметр, я догадался от данного излишества отречься на операционном столе районной клиники «Маккаби»… Разве не забавно?

– Очень! Оладьи кушать будешь?

– Какие оладьи? – не понял Барух.

– Холодные.

Застонав, Барух откинулся на подушку.

Подойдя к постели, Шульман наклонился над Барухом, осторожным пальцем смахнул со лба горячую струйку пота.

– Ладно тебе! – сказал Барух, и тогда Шульман отошёл в угол комнаты и опустился на пол.

– Пришли посмотреть на тебя, – издали сказал он.

– Смотрите! – разрешил Барух.

– Хорошо, что теперь и ты наш… – сказал Виктор.

Барух перевёл взгляд на Виктора, трепетным голосом спросил:

– Философ?

– Вроде бы, – признался Виктор.

Барух облегчённо вздохнул.

– Правитель ты наш! – радостно проговорил он.

– Что? – всё, что до сих пор сохраняло на себе лицо Виктора, в миг перекосилось.

Барух пояснил:

– «Государство будет лишь тогда процветать, когда им будут править философы!»

– Браво! – прокричал из угла Шульман. – Мудрый Платон предвидел неизбежность появления нашего Виктора.

Виктор порывался что-то сказать, но ограничился тем, что, опустив голову, стал молчаливо покусывать губы.

– Как жизнь в ассоциации? – прервал молчание Барух.

– Упираемся! – ответил Виктор, напомнив о дорожной карте президента Буша, и о решении израильского правительства перетащить Гуш-Катиф в глубь страны. Потом коротко добавил: «Не допустим!»

– Ни в коем случае! – отозвался Барух. В его голосе прозвучало возмущённое клокотание.

Одобрительно взглянув на Баруха и похлопав в ладоши, Виктор заметил:

– Что может быть справедливее, чем желание людей удержать свои дома?

Однако Барух неожиданно возразил:

– «Желание удержать» – выражение ошибочное и стилистически, и психологически и тактически… Люди, как правило, жаждут удержать лишь то, что удержать не в состоянии…

– Но мы обязаны это сделать! – твёрдо сказал Виктор.

– Ну, вот, совсем другое звучание! – оценил Барух. – Обязаны!.. Не «желаем удержать», а «обязаны удержать»!.. Совсем другой оборот!..

Виктор с поправкой согласился и выставил большой палец.

Лицо Шульмана осталось безучастным.

– История получается скверная… – вдруг заключил Виктор, и тут оживился бывший историк Борис Рябов.

– История всегда обладала прескверной привычкой надсмехаться над теми, кто её создаёт, – сказал он.

Шульман выразительно посмотрел на Виктора и сказал:

– То есть, если я правильно понимаю, история надсмехается над самими учёными-историками, верно? Почему бы тогда не вообразить себе другой сценарий, иной, так сказать, её ход?

Виктор ответил Шульману презрительным взглядом и с горечью в голосе заметил:

– У моего приятеля искажённое воображение. И у полстраны тоже…

– Правда? – удивился Барух.

– У полстраны очень искажённое воображение, – повторил Виктор. – А у вас, Барух?

– У меня? – Барух заглянул под простыню и с надеждой в голосе проговорил:

– Надеюсь, что после капитального ремонта этой штуковины, я, наконец-то, заживу как…

– Как еврей! – подсказал Шульман.

Барух сделал вид, что реплику Шульмана не расслышал.