Constanta

Но к ночи ничего не изменилось в лучшую сторону – он стал мрачнее тучи и даже за ужином ел практически молча, как-то через силу улыбаясь. Меня начала мучить паранойя, и в очередной раз взглянув на его вымученное выражение лица, я села за стол и взяла его за руку, заглядывая в глаза.

– Рассказывай, – попросила я тихо.

Он виновато поджал губы и отвел глаза.

– Костя. Не заставляй меня вновь думать, что виновата во всем я. Расскажи, что там с тобой случилось?

– Сын. Он заболел.

– Что-то серьезное?

– Да. Завтра забирают в больницу. Пока не знают, что с ним. Только предположения. Ты же знаешь этих врачей, – у него сжались кулаки, я положила поверх них свою ладонь, чувствуя отчуждение и злость любимого мужчины.

– Костя… – вздохнула я обреченно. – Я вижу, что ты хочешь быть рядом с ним. И не говори, что это не так. Я по сути пока тебе никто, а он – твоя плоть и кровь. Самое святое в жизни. И на что ты его меняешь? Оставляешь в таком состоянии одного, без поддержки отца, так важной для мальчика в его возрасте. Он нуждается в тебе, а ты едешь ко мне. Есть вещи важнее наших с тобой отношений. Твои дети. Я не могу тебе ничего запрещать и ставить условие: либо я, либо они. И ты имеешь право проводить с сыном столько времени, сколько потребуется. Я от тебя никуда не денусь.

В конце моей речи Костя смотрел на меня совершенно другими глазами, затем сильно, с благодарностью сжал мою ладонь.

– Я еще не встречал такой понимающей женщины, как ты. Я не ожидал от тебя такой… жертвенности. И такого благоразумия не по годам… Ты ведь понимаешь, это все только из-за детей. Исключительно. Катя здесь не причем.

– Понимаю. Конечно. Езжай.

– Я благодарю бога, что он свел наши с тобой дороги, – прошептал Костя и поцеловал меня в лоб, второпях даже не заметив, что у меня покатилась слеза.

Теперь я знаю, что означает словосочетание «горючая слеза», именно горючая, а не горячая. Она катится и словно прожигает тебе кожу, не оттого, что у нее в действительности высокая температура, а оттого, что это слеза горя, которое только и можно построить на чужом несчастье.

Да как я, паршивая овца из подворотни, посмела претендовать на место его женщины? Как у меня совести хватает отрывать его от детей? Если он навсегда уйдет от них, они будут ненавидеть родного отца! Не говорю уже о себе, но они будут всю жизнь проклинать Костю за то, что бросил их совсем маленькими и ушел от мамы к другой женщине!

Как же это отвратительно. Вот она – другая сторона монеты. Как я могу разрушать чужую семью? Поступать так эгоистично ради личного счастья. Что я за тварь… Я обязана поговорить с ним об этом и решить навсегда, как для нас обоих будет лучше. А лучше будет, если мы просто прекратим всю эту бутафорию беззаботной жизни, в которой не принято думать о других – о его жене, о его детях, о моих родителях…

Хватит. Надо решить все по-взрослому. Больше я не могу сбегать и прятаться от него. Нам просто нужно сесть и поговорить. Я выскажу ему свою точку зрения, и, думаю, он меня поймет. Особенно учитывая сложившуюся ситуацию.

33. Колебания

Колебания – движения или состояния, обладающие той или иной степенью повторяемости во времени.

В ту ночь, проведенную в холодном одиночестве на съемной квартире, мне снился сон. Один из снов, которые я воспринимаю как… вещие. Или предвещающие.

Я верю этим знакам – сны даны нам от Бога как крупица просветления. С помощью них мы можем заглянуть в будущее, если только верно все истолковать. Этот сон скорее был советом и наставлением свыше, поющим в унисон с моей совестью.

Справа было море, слева – железная дорога. Я медленно брела между ними по мягкому песку побережья, щурясь от высокого еще солнца в чистом, безоблачно-синем небе. Светило недавно преодолело зенит. Но жарко не было – воздух рвал сильный порывистый ветер, швыряя волосы в лицо, подталкивая вперед ударами в спину. Я люблю ветер – он дарит ощущение свободы, столь колоссальное в моих снах. Пожалуй, только грезы и позволяют нам немного побыть свободными.

Море не утихало ни на секунду – его шум заполнял собою обширное пространство берега и прибрежной зоны. Ковры волн накатывали на песок, огибая мои ступни, и растворялись паутиной морской пены, чтобы отступить и наброситься вновь. Время от времени я наклонялась, чтобы поднять очередной черный камушек, блестящий от воды, отточенный солеными течениями до идеальной формы.

Их было очень много на берегу – покуда доставал мой взгляд, они небрежно тонули в песке и ракушечнике, омываясь каждые несколько секунд и не успевая высохнуть. Я насобирала уже много таких, когда увидела вдалеке, у железнодорожной насыпи, людей. Их было трое, и они шли мне навстречу.

Все время, пока они приближались, я рассматривала их.