Constanta

– Сынок, ну как ты? – спросил Костя, присаживаясь на краешек койки.

– Не подходи к моему сыну, – предупредила жена, в упор глядя на меня. – Ты ему никто. Выйди отсюда.

Я всей кожей, каждым волоском понимала, что она права и выгнать меня имеет полное право, и даже уже сделала шаг к двери, как Костя обернулся ко мне.

– Не слушай ее.

– Костя, умоляю, пусть она выйдет.

– Нет. – Он был непреклонен. – Это не обсуждается. Сынок, помнишь, мы с тобой говорили про девочку, которая придет тебя проведать вместе со мной?

Катя всхлипнула и закрыла рот рукой. Она ничего не может сделать, и так как дурой не является, прекрасно понимает, что ей осталось лишь смириться.

– Костя, может, мне и правда выйти?..

И тут заговорил Леша. Его тусклый, жалкий, болезненный голосок произвел на всех жуткое впечатление. Особенно на меня.

– Ты та самая девочка, из-за которой папа от нас ушел?

Я не знала, что ответить. Возникло желание выброситься в окно, взорваться, исчезнуть из этого мира.

– Это из-за тебя мама плакала и не заметила, как я заболел. Это ты виновата, что мне так больно.

Пять секунд тишины. И вот уже ревет Катя, присев на другой край койки и взяв сына за руку. Плачет и Алена, отстраненно стоя в уголке. Да и мне захотелось, чего греха таить. В коллективе, где трое из четырех тебя ненавидят, трудно сохранить самообладание.

– Сынок, эту девочку зовут Яна. И она ни в чем не виновата. Особенно в том, что ты заболел.

– Зачем она сюда пришла? Мама снова плачет.

– Она пришла, потому что папа так захотел.

– Почему ты этого захотел?

– Тебе же становится не так больно, когда мы рядом с тобой, так?

– Так.

– Вот и мне немного лучше, когда она рядом. Понимаешь?

– А как же мама? Ты хотел, чтобы ей было плохо?

– Маме будет лучше, если ты поправишься. Сделай нам одолжение, хорошо?

– Хорошо… Только…

– Что, сынок?

– Пока ты не вернешься к маме, я не выздоровлю.

– Неправда, Лёша. Ты у меня сильный. Как я.

– Папа, пусть она уйдет. Мама же плачет, разве ты не видишь? Почему тебе все равно?

Тут я не выдержала и выскочила за дверь. Меня бил озноб. Так больше не может продолжаться. Костя вышел за мной практически сразу, прижал к себе.

– Да тебя всю трясет. Прости за это, если сможешь. Мой эгоизм виноват. Я так хотел видеть тебя рядом, что не подумал о последствиях.

– Больше я туда не зайду. Я сейчас же уезжаю, – меня крутили нервные судороги.

– Я тебя понимаю. Еще раз прости. Мне даже не верится, что ты все это терпишь ради меня.

– Ну а ради кого же еще?

– Вот, чего не хватало Кате. Она не умела быть со мной в горе – только в радости. Я могу прощать предательства, но не вечно. У всего есть предел.

– В том числе у печали, – грустно улыбнулась я. – Все будет хорошо. Он крепкий малый. Весь в тебя. Я буду на квартире.

– Езжай. Я останусь здесь.

– И ночью тоже?

– Скорее всего. Я не знаю. Но ты ведь дождешься меня?

– Да.

– Только без глупостей, прошу. Ты же понимаешь – сын. Не сбегай. А то будет плохо, – сказав это, он сжал мои плечи и поцеловал в переносицу. – Езжай. Я постараюсь приехать на ночь.

И я как послушная девочка поехала на съемную квартиру. По пути я думала, почему я такая сука? Мне хватает совести, чтобы жалеть страдающих по моей вине, но не хватает, чтобы прекратить их страдания. Вследствие этого я делаю несчастной и себя тоже.

Что это за херня такая? – спрашиваю я себя в зеркале. Любовь, – отвечает мне отражение. А любовь – это всегда страдание.

34. Вакуум

Вакуум – среда, содержащая газ при давлениях существенно ниже атмосферного.

Я почти не спала ночью – мучилась от горячечного бреда вместо обычного сна. Проделки совести.

В перерывах между болью в груди мне чудились грустные, обиженные глаза маленького Леши – глаза, до смерти похожие на глаза моего любимого преподавателя… Мужчины, о котором я сначала только мечтала, потом злилась и билась в приступах ярости, осознав, что мне его никогда не заполучить, позже – старалась свыкнуться с этой истиной, отрицая свою ревность и обиду.

Я это всегда умела – отрицать, что вообще умею чувствовать. Пока не встретила его.

Мысль о том, что Костя исчезнет из моей жизни, по собственному желанию или по воле обстоятельств, – не просто пугает, она почти летальна для меня. Самой смешно. Наученная, что существует только физическая боль, а все остальное – морок, пропитавшаяся в свое время цинизмом и презрением к чувствам обычных людей, черствая и грубая я ловлю себя на том, что мучаюсь от ржавого скрежета в сердце и не могу уснуть.

Закрывая глаза, я вижу Лешу, устами которого глаголет истина. Мальчуган так хотел, чтобы я ушла, что у меня холодело в груди, а в голове бессильно бился только один вопрос: что же я делаю здесь? Я разрушаю чужую семью, торжествуя на ее руинах. Но зачем, если это не приносит мне счастья? Я осознаю, что лишаю двух детей родного отца… на Катю мне плевать.