Constanta

– А мне казалось, ставить памятники – специальность скульпторов, а не журналистов, – не удержалась я, с удовольствием откидываясь на спинку.

– Значит, статью напишем, – улыбнулась девушка искорке дружелюбия в моем голосе. – А что ты делаешь здесь, на нашем потоке? Ты же вроде с другого направления.

– Я работаю под его руководством, – кивнула я на ту сторону аудитории.

– Да ты что-о-о?! – Настя выкатила и без того большие глаза, схватившись за спинку от удивления. – Ты хоть знаешь, что от этого препода все наши девки кипятком писаются?

– Догадываюсь, – недовольно ответила я, превращая свой рот в волнистую линию.

– Как ты добилась, открой секрет!

– Чего?

– Его согласия, конечно!

– Не поняла. Я ничьего согласия не добивалась.

– Ты хочешь сказать, он САМ предложил тебе руководство?!

– Да.

– Ни. Хрена. Себе. Это первый случай в истории. Чтобы он сам выбрал студентку и… хотя… – она внимательно всмотрелась в мое лицо. – Да. Понятно, почему он выбрал именно тебя.

– Бьюсь над этим вопросом. Может, поспособствуешь?

– Ну, понимаешь… – она загадочно наклонилась ближе. – Все наши знают, как он любит девочек с… – тут она замолчала и сделала странное лицо, будто изображала стеклодува.

– Че, блять? – чуть не засмеялась я. – Девочек с?.. С чем? С прибабахом, как ты?

– Нет! Девочек со щечками, – шепнула она так, будто это был самый великий секрет факультета. Довлатов любит девочек со щечками. Охуеть не встать.

– Не поняла. Это как?

– Ну, все заметили, особенно на экзаменах: он зверски заваливает студенток со впалыми щеками, с четко выделяющимися скулами, короче, анорексичек, а вот студентки с такими щечками, как у тебя, сдают ему без проблем.

– Так вот, в чем дело. В том, что я толстая.

– Ты че, дура? Ты не толстая. Просто тип лица такой. Ты при теле – у тебя все хорошо.

– Ага. Есть, за что подержаться.

– Вот! Точно! Именно так. Таких он и любит. Ну, точнее, симпатизирует им.

– Педофилия какая-то. «Девочки со щечками». Вот, где собака зарыта.

– Может, дело не только в этом. У тебя еще губы полные, и форма красивая, строго очерченная. Может быть, еще и это. В совокупности.

– Ну, спасибо, что прояснила ситуацию. Настя. – Сказала я упавшим голосом и перевела взгляд на Довлатова – тот сидел, глядя в потолок, но словно почувствовал мой взгляд на себе, вопросительно кивнул и вновь дал знак: «время».

Студенты расселись по своим местам и дослушали лекцию. Я даже не знала, радоваться мне или грустить от подобного известия. Радоваться, что я ему понравилась из-за того, что не иссушенная плоскодонка, или грустить, что понравилась ему не в целом, а только одной частью тела. Меня так перекрыло по этой теме, что по окончании пары я сама подошла к нему в стремительно пустеющей аудитории – народ утекал на перерыв, не забывая оглядываться на меня, как на диковинную экзотику.

– Вы, помнится, поговорить хотели о чем-то, – напомнил Довлатов, едва я подошла к его столу.

– «Триаверин». Вы платили за него?

– Что такое «Триаверин»? – строя дурачка, он, сидя на месте, скрестил руки.

– Не надо делать вид, что впервые слышите. Больше некому. Я хочу знать, зачем Вы это делали.

– Я не понимаю, о чем Вы говорите, Яна.

Я замахнулась и треснула кулаком по его столу, скрипнув зубами на всю аудиторию, но Довлатова это ничуть не испугало – по-моему, он даже ожидал подобного, и уголки его рта опустились с неприязнью, переносица сморщилась, брови сошлись над нею.

– Не надо мне врать, – опираясь о стол двумя руками, я нагнулась и нависла над ним.

– Без психов, Яна, – отрезал он. – Я лишь хотел, чтобы Вы скорее выздоровели. Поймите, в тот день, когда я Вас привез в больницу, Ваши родители этого сделать не могли.

– Это совсем… совсем не по-преподавательски! – выдохнула я.

– Зато Вы здоровы, и мы можем работать.

– Неужели у Вас так много лишних денег? Вы же семейный человек. Я все Вам отдам, – твердо заявила я, вызывая у него сдержанную улыбку.

Знает, гад, что если сейчас улыбнется открыто, вызовет во мне настоящий смерч – успел меня изучить!

– Не Вы лично, а Ваши родители, – осторожно поправил Довлатов, говоря таким тоном, чтобы еще больше не вывести меня из себя.

– Пусть так, – я вздернула подбородок. – И не надо больше так делать. Я не сирота, чтобы так обо мне заботиться. А сейчас, прошу меня извинить, я хочу жрать, поэтому вот Вам мои наработки, а я пошла.

Я небрежно бросила тетрадку на его стол, круто развернулась и зашагала в сторону дверей. Он осекся, собираясь что-то сказать, но сообразил, что происходит, когда я была уже на полпути к выходу. Услышав за спиной неуклюжий грохот, я тут же поняла, что история с хватаниями вот-вот повторится, и обернулась раньше, чем он, догнав меня в несколько внушительных шагов, окончательно стащил с меня рубашку.

Довлатов стоял сзади с очень странным видом, продолжая держать наполовину стянутый рукав в крепко сжатой ладони, затем наклонил голову, глянул на меня, на выход, снова на меня, на мой рукав, оголенное плечо, ниже…

– Отпустите, блин, мою руку, – мрачно попросила я и свободной рукой подтянула рубашку.