Малфой плавно подошел к Гермионе, по пути срывая с пожеванного ветром дерева одинокий желтый лист. Вертел его в руках, чтобы хоть как-то успокоиться. Холодный ветер сушил глаза, заставляя моргать так часто, что казалась, он плачет. Лучше бы плакал. Рыдал бы, как она. Бился головой о стену, сотрясался в рыданиях, хотел покончить с собой. Но этого не было. Не приходило отчаяния, смирения. Простая дыра в груди. Рваная, исколотая, избитая рана прямо там, в сердце, замурованная под слои мышц и сосудов.
- Нам…мы…
- Просто уйди, Драко.
- Я знаю, что ты…
- Не сейчас.
Её голос похож на каменную стену. Холодную, неприступную стену из грубого нешлифованного камня. Такую стену не разрушить. Не подступиться даже.
- Гермиона, выслушай…
- Не. Надо. Ничего.
Малфой схватил её за руку и развернул к себе. Короткий, тихий, больной вскрик, потерянный в шуме ветра. Гарри их не видит и не услышит, он слишком далеко, там, у сырой от дождя могилы. Молится и плачет.
- Выслушай меня, – он вжал девушку в ствол дерева и с силой вцепился в хрупкие плечи.
Она попыталась вывернуться. Уперлась руками в его грудь, отталкивая от себя. Жалкие и бессмысленные попытки. Сил даже просто идти не хватает, а уже тем более сопротивляться кому-то. Безликие, ненужные движения. Он убивает взглядом. Этого вполне хватит. Он так близко. Он слишком близко для того, чтобы просто говорить. И это неправильно – сейчас ждать от него поцелуя. Но тело ноет, каждая клеточка жаждет прикосновения. Мучительного, жаркого, изнывающего.
«Дотронься до меня».
- Ты сама знаешь, что ты не виновата. Никто не виноват. Рон был замечательным человеком, и мне безумно жаль, что он погиб. Я этого никогда не хотел. Если бы я мог вернуть время назад… – он глубоко вдохнул, придвинувшись ближе к Гермионе, – …то я бы сделал что угодно, лишь бы не встречаться с тобой тогда, на этой дурацкой башне. Ты – причина, по которой я чуть не умер…
Она оцепенела, вглядываясь в стальные серые глаза. Приторный взор метался из стороны в сторону, словно пытаясь найти ещё одну причину, выжать всю ненависть, чтобы потом хорошенько дать сдачи. Словом, одним словом убить.
- И ты причина, по которой я всё ещё жив, – Драко уже дышал ей в губы. – Всё могло быть настолько просто, настолько правильно в моей жизни и в твоей. Это была твоя вина, ты вторглась в мою жизнь. Я никогда никому так не открывался, не доверялся искренне. Ты научила меня любить и жить, а я… Я позволил тебе стать частью моего одиночества, моей боли. И вот за это я действительно прошу прощения.
Он отпустил Гермиону, развернулся и пошел прочь. Туда, к залитой слезами песчаной гробнице. Всего пару часов здесь, в чертовом лесу, а кажется, что прошла целая вечность. До тошноты противно это место. Это уже клеймо: здесь умер Рон. Невыносимо.
Мраморные камни у извилистой речушки были похожи на вылитые из синильного стекла статуи. Словно так и задумано. Словно так и должно быть. Всё по правилам, всё по плану. Казалось бы. Но это не так, сколько не доказывай себе обратное. И ничего не изменишь. О чем бы ни шла речь, в маленьком мирке нескольких школьников ничего пока не изменится. Не сможет измениться из-за чувства вины и неизвестности. Можно снова и снова перелистывать в голове прошлое, но помощи от этого никакой. Вообще никаких подсказок о том, что делать дальше. Это не было предусмотрено в гениальном плане. Выходит, он был и не таким уже гениальным. Чертовы планы, что всегда летят насмарку.
Чистая, кристально чистая вода теперь размыта кровью. Грязной кровью, что капает с ладоней Гермионы в ледяной поток. Откуда на её ладонях кровь, это неважно. Она все равно уже ничего не вспомнит о глупой битве в доме у друга. Как он там?
Крови становится меньше, но она все равно есть. Въелась багровыми пятнышками в подушечки пальцев и не хочет вымываться. Пару раз студеные брызги на бледное лицо, и становится немного легче. Немного. Ненадолго. И боль потихоньку утихает, перестает дикой гадюкой гнобить нутро ядом.
Мысли беспощадно роются в голове, как в забитом вещами шкафу. Слова и фразы клубятся под потоком пыли, как ненужные никому игрушки. Игрушки из прошлого – никчемные воспоминания. Эти жалкие мотивы справедливости и доброты осели густой жижей глубоко внутри, хозяйничают в сердце, дерутся и отбирают друг у друга игрушки. Добраться бы до них и хорошенько навалять по заднице, чтоб знали. Глупые, несносные и маленькие. За что они дерутся? Да они и сами не знают. Улыбка медленной змеей пробирается к губам, впиваясь своими клыками в тонкую кожу, прокусывая её и впрыскивая в окровавленную ранку смешливый яд. Улыбка въедается в губы и становится слишком кривой, чтобы быть настоящей. Хочется выдрать эту улыбку, сорвать её с лица вместе с ртом, да только потом будет очень больно. Лучше так, с приевшейся змеиной усмешкой.