Courgot

Вот так мы дебильно и совершали шествие: тополя, ивы, асфальт, Курго в крутых босоножках (не в маминых, понятно, а в своих, Кургошных), и странствующий рыцарь Кирилл. Когда меня напрягало, я уходил вперед; жалея Курго, мне приходилось останавливаться и ждать. При этом Ленка грузила мне какой-то очень умный текст. Наконец мы дошли до моей парадной. Ласково светило солнце, и набитая морда неудачника изрядно контрастировала с летним пейзажем. «Сегодня не твой день», — заявил я Кириллу, думая о нем, как о левом персонаже. Я здорово ошибался, поскольку это был Ленкин супруг. Или почти супруг, ха. Гражданский. Король рок-н-ролла! «Вот что, иди-ка ты домой. Подруга идет ко мне мыть пол» (представляете, что́ он подумал? До меня только сейчас доперло). Бомжара-муж крутнулся на каблуках и почесал в даль светлую. Мы с Ленкой загрузились в лифт; войдя в квартиру, я сразу ткнул ее носом в бардак на кухне. «Я все приберу, сейчас приведу в порядок. Дай только тряпку». Мы сели за убогий кухонный стол совдеповских времен и закурили. Ленка внимательно обозревала во второй раз интерьер кухни. Неплохо бы тебе и окна помыть, размышляла подруга вслух. А заодно и потолок побелить, и верхнюю часть стен. А плита-то у тебя какая кошмарная! — Я жарил дичь на живом огне! Вот так-то! Дичи это не нравилось… — Ну, — Курго захабарила, — давай инструменты. — Я живо вскочил и поскакал в сортир, ища швабру и тряпку. Нашлось. — Ведро есть? — На кой тебе ведро? — Ну не буду же я каждый раз мыть тряпку в сральнике? — Ага, ну, валяй.

Я открыл окна, хотя было холодно. Курго долго журчала водой в ванной: отопление вырубили; наконец наполнила ведро. Стала трудиться. Я наблюдал, как женщина переходит от слов к действиям. Естественно, ее не хватило надолго, как и всех нас. Какое-то дежа вю, врубался я, куря. На полу валялось много всякой гадости. Курго умело смела все в ноль, обмакнула ткань в жидкость (в том, что эта субстанция являлась водой, я уже не был уверен, как и в том, впрочем, что половая тряпка оставалась тканью, а не приобрела какие-либо новые загадочные свойства, переставшие роднить ее с сестрами, коих на помойки мира выкидывается миллион в минуту), и тщательно намотала ее на швабру. Я млел. Только подлинный извращенец, Извращенец с заглавной буквы в состоянии понять мой кайф. Ко мне пришла дама, барышня, кошелка — называйте, как хотите, но ведь для чего, а? Чтобы помыть пол. А господин с подбитым глазом отдыхает. Тут я не удержался и высказал ей все свои соображения на этот счет. И в тот же миг выяснилось, что никакой он не бомж, а вроде как муж, с которым случилось такое вот несчастье. Мне стало хихикнуто. Лена тем временем тщательно оттирала северо-западный участок моей кухни; казалось, она принялась за дело всерьез. Оторвав задницу от стула, я посозерцал результаты труда. Почти квадратный метр сиял, как лицо (или жопа?) гламурной блондинки. Совсем неплохо, прикинул я. За 180 000 секунд, примерно, она ототрет мне всю хату. Подсчеты радовали.

Но вышла ошибка. Я не учел перекуры и выпивоны. И работу маршрутизатора (ментального, того, который в голове). Если с первыми можно было как-то смириться (сам грешен), то после каждого следующего глотка паузы затягивались все сильнее, швабра все неохотнее начинала приниматься за свое дело, и в воздухе все более начинало пахнуть фиаско. Наконец Ленка бросила швабру и заявила, что хочет спать. Тряпка, значит, говновая. Мыть такой невозможно. «А как же договор?» — попытался напомнить я. — «Какой договор?» — «Ну, наш договор, или уговор, как тебе больше нравится. Я мою тебе посуду… (меня накрыли легкие сомнения, было ли это на самом деле), а ты, гм, моешь мне пол». — «Так ведь тряпка у тебя неправильная». — «Что?» — То́, что это не тряпка, а какая-то херня. Ты посмотри на ворс. Понял?» — Я ничего не понял. Тряпка как тряпка. Буду я еще врубаться в этакие тонкости! Еще скажи, вода у меня не та из крана течет.

«Не-ет, — Курго аккуратно швырнула тряпку на пол, — в таких условиях работать я не могу. Налей-ка пива». Я услужливо налил. Ленка, выпив, вздыхала и нюхала опоржненный стакан так, словно была приговорена к смерти, и любование сим артефактом было как будто ее последним желанием.

Один кваратный метр. Плюс-минус. Я вспомнил одну девочку, она качалась на качелях; мне пришлось отъехать от дачи аж на три километра; это путешествие в те годы было серьезным! В розовом платьице она качалась на качелях, а я крутил педали — мимо! Странно, но тогда меня впервые накрыла мысль: вот оно, счастье, это — она, та самая. После этого у меня было много женщин. Да что я гоню? Мало ли, много ли, мечтов и мечтаний Г. Гумберта?

Вот еще что: фетишист. Пиво в совокупности с Курго действовали уже на полную катушку. Супераддитивный эффект. На ней были очки (на девочке, не на Курго). Дурацкие совдеповские очки из черной пластмассы, где ж они теперь. Минус, естественно. Около трех. И тополя. Я мечтал.