Courgot

Я представил, как меня насилуют. Впрочем, насилием надо мной занимаются каждый день, тут и представлять нечего. Я терплю. И даже не пытаюсь соскочить с этого кайфа.

Затягивался. Сигарета была на половине. Следовательно, можно было выслушать еще около двух минут и тридцати секунд бреда.

«Почему ты заговорила об этом именно сейчас?» — я был в недоумении. Все-таки странные вещи творятся с женщинами. Точнее, странные вещи творят они с нами. Одна очень милая подружка, например, великолепно ласкала мое естество, подробно рассказывая при этом о своих болезнях. Не венерических, к счастью.

Почему они спрашивают? Почему они так любят болтать в постели?

Они как-то по-другому понимают интим. Им нужно выговориться. Но почему теперь? Сколько раз мы, ловя подходящие моменты, пытаемся использовать их, мгновения, чтобы донести свое мужское послание до их умишек, не прибегая к сексу. Какой чудесный закат, дорогая. В ответ слышишь: тебе ведь надо еще скоблить стену. А завтра мы пойдем в хозяйственный за обоями.

Самое худшее — когда женщина мешает секс с делами. Синдром открытой дверцы холодильника.

Почему именно сейчас? Потому, что она решила, что сейчас самый подходящий момент. Совершенный момент. А по мне, так момент был самый неподходящий. Я пытался убедить себя в том, что словил оргазм.

«Ну и ка́к тебя изнасиловали?» — какая все-таки прекрасная вещь сигареты, что бы не писал Аллен Карр! Я с наслаждением попыхивал. — «Тебе интересно?» — «Нет, дело не в этом». Башка плыла, выпитое давало о себе знать. Интересно, каким надо быть уродом, чтобы запасть на Ленку? Да вот он, этот урод, — я. — «Это было почему-то больно, совсем не так, как в первый раз; это было мерзко. Четверо…» — «Трое», — поправил я. — «Они затащили меня в подвал…» — Оригинальное начало, смахивает на милицейскую сводку, либо на сеточные откровения, внимательно прочитанные модератором и давшему добро. Редактор, подумав, что это очередная желтуха, не в восторге, но больше ничего нет. А матерьяльчик-то какой-никакой нужен, нельзя ж резать курочку, несущую золотые яйца!

Вот дура. Дать себя затащить в подвал. Сучка не захочет — кобелек не вскочет. Как это можно позволить себя изнасиловать? Но я же позволяю, только морально. Дебил.

«Потом приходил следователь. Я не заявляла, но их как-то свинтили и они сами раскололись. Да ладно. Вот дальше-то было куда хуже. Херовей некуда. Танька пригласила меня в гости. Я поехала. Мент меня долго допрашивал, влез в душу, гад! Мол, как и что. Он сказал: чем больше вы молчите, тем больше говна остается на свободе. А говно должно быть в унитазе. У Таньки был мужик. Мы выпили. Потом смотрели кино, какую-то ебань. Им захотелось трахаться. Вася желал втроем. Был суд. Но я на него не пошла. За что и получила втык от следователя. Я была против. Но Таня завелась. Мудак Дима захотел. Они выебли меня, Марк. Танька трахала меня рукой».

Сразу возникло два вопроса: может быть, тебе это было и по кайфу, подруга? Второй: Татьяна, это же мня… мясо. Ее бы… Поговорить с ней…

Да, Таня умудриловалась ее изнасиловать. Подробности я узнал позже. Слишком поздно, чтобы махать кулаками и доказывать правоту. Даже свою. Т. поимела Курго кулаком. А почему ты не ушла, поинтересовался я. Тебя ведь никто не удерживал. Гадко это было, гадостно, вопила Ленка, припоминая детали. Было так противно, мерзко, ныла Курго, и еще этот Танин кулак в манде (а ведь потекла сучка, потекла). Но стояла очень морозная погода! Куда же я пойду в такой холод? Еще с восьмого этажа спускаться. Я решила остаться. Таня, мало что продвигала кулак, сворачивала его круче, представляешь себе? Он становился тверже и тверже и мне делалось все больней и больней. А этот мудак наблюдал и дрочил. Потом он трахал меня в жопу, но я терпела (да почему ты не свалила? — заорал я, но Курго причитала о том, как было холодно на улице). Вот дура. А не дураки ли мы, покогитовал я, парящиеся на так называемой работе, живущие с так называемыми женщинами и ведущие так называемую жизнь. Говно ведь. Так что действия Курго, точнее, ее бездействие не было лишено некоторого смысла.