Courgot

Дом

Дергающиеся индикаторы уровня— во весь экран. Звонок. Запись продолжает идти.

— Привет.

— Здравствуй, Лена. Какого черта ты решила мне позвонить?

— Мне нужно сходить в магазин и купить таблетки против комаров. Одной мне идти скучно.

— И что, так далеко надо идти?

— В Сосновую Поляну.

— А в ларьке их нет, что ли?

— Нет.

— Чепуха какая-то. Значит, там их нет, а в Сосновой Поляне есть. Бред. А на кой они нужны тебе в сентябре? Ведь все комары подохли?

— Знаешь, как они у меня жужжат? Это кошмар какой-то. И жалят, жалят!

Улица

Сентябрь. Желтые йодные фонари. Еще не поздно — город только готовится ко сну.

— Тебе не холодно?

— Нет.

— Что меня всегда поражало в вас, женщинах, так это то, что у вас никогда не мерзнут ноги. Неужели тебе не холодно в босоножках? Куртку ты надела, иначе бы замерзла. А ноги у тебя голые. Как так? Не понимаю я вас.

— Вам, мужикам, надо хранить яйца. Иначе ничего у вас не останется.

Ларек

Лена, спросив таблетки, долго копается в кошельке. Продавщица устало ждет. Наконец Лена достает деньги и платит.

— Как ты считаешь… Может быть, мне можно выпить бутылку пива?

Я пожимаю плечами:

— Почему бы и нет? Но завтра на работе ты будешь сама отвечать перед собой.

Лена забирает таблетки и бутылку. Продавщица отсчитывает сдачу.

Улица

— Когда моя дщерь была со мной, мы гуляли вот так же. Я бывал пьян, но успел ей рассказать о том, что ночной город — это красиво. Очень красиво. Серебряный город, золотые огни. Теперь наверняка позабыла: сейчас она далеко, маленькая.

Дом. Фак

Индикаторы на минус бесконечности. Звонок. Грохот трубки, снимаемой с аппарата.

— Але.

— Маркуша, я напилась.

— Поздравляю. Угу. Что ты еще от меня хочешь?

— Можно, я к тебе приду?

— Можно. Только зачем?

— Пообщаемся. Поговорим.

— Ты по мне соскучилась. А где ты была эти четыре года?

— Тогда ты был женат, развратник, но хотел меня поцеловать. На дне рожденья — помнишь? Ведь ты же не будешь этого отрицать?

— Ну да, хотел, ну и что?

— Я иду.

— Идешь?

— Иду.

Спустя двадцать минут. Дом. Фак

(Продолжение)

— Мне было в лом убирать постель, — сказал я. — Знаю, что тебя не очень шокирует это. — Трудно объяснить Ленке, какие тараканы бегают вокруг да около. — Жрать хочешь?

— Хочу.

— У меня только макароны. Будешь?

Мы переместились на кухню. Ленка звиздела какие-то гадости, а я разогревал изделия из теста. В холодильнике нашлось полбанки тушенки — и это пошло в дело. «Не люблю макароны, — начала гундосить Ленка, — меня мама постоянно ими кормит, — не буду жрать это дерьмо, неужели у тебя нет нормальной человеческой еды?» И я бы, наверно, выдержал этот гундеж, но тут на кухню заявился мой кот и тоже принялся орать, что мол, кормишь ты меня какой-то херней, хозяин.

Наслушался блюзов, идиот. Еще один субботний вечер, а кормишь ты меня херней! Еще один субботний вечер, а кормишь ты меня херне-е-еой! Ну и так далее, в том же духе. Пришлось на этих уродов прикрикнуть: «Да жрите вы макароны, сволочи!» Они были с мясом. Ленка умяла тарелку и сказала, что хочет спать. «А как же работа? — спросил я. — Ведь у тебя вечерняя смена. Спать? Баюшки-баю? Ты же понимаешь, что я за тебя ответственности никакой не несу и нести не собираюсь. Падай и спи, мне-то что, жалко, что ли, но что ты скажешь на работе завтра?» — «Я, м-мэ, только немножко полежу, а потом встану, и поеду на работу». Ага. Ну ладно. Постель была разобрана, и я подумал, что это хорошо — не надо разбирать. Скинув халат, я рухнул. На Ленке было немного одежды, и я помог ей ее снять. Дальше была эротическая сцена, построение которой я воскладываю на могучие плечи режиссера; хочу лишь только заметить, что у Ленки на попе был маленький хвостик, замечательная штучка, которая, впрочем, нисколько не помогала ей кончать. Вообще эта дура не умела трахаться, и я, честно говоря, обломался. Через очень непродолжительное время она встала, почесав зад, и сказала: «Мне пора на работу. Ты меня проводишь?»

«Ну конечно, моя родная, — хотел проговорить я, но молчал. — Проводить тебя — это высший кайф на свете. Идти до Сосновой Поляны быстрым шагом, как до Индии — семь минут, а с тобой и все двадцать. Еще один субботний вечер-р!.. Ой-е-ё!..»

Куриноголовая подруга начала одеваться. Юбка, кофта, босоножки. Ну и трусы, понятно, почему я о них не упомянул. У ларька

Улица. Ларек

Ленка тормознулась и опять стала копаться в кошельке. «В чем дело? — спросил я. — Идем, времени мало. Тебе пора».

«Я возьму одну стекляшку, она мне нужна для поднятия духа», — заявила эта стерва. И купила, понятно, самое крепкое пиво. На электричку я ее кое-как посадил — но с работы ее все равно уволили. Об этом — в другой раз.

Олег

«Дур-рак, — бормотал философ, напившись халявного пива. — Ты дур-рак, и я дур-рак, и все мы дур-р-раки. Моя черепаха и то умнее всех нас. И кот твой, мля, умнее своего хозяина. Хочешь, докажу? Проблема твоя в том, что любовь — это дерьмо, но ты не в состоянии этого понять. Ты еще веришь в эту парашу».

«Олег, — пытался возразить я, — ведь есть же что-то светлое, то, ради чего стоит жить — ведь даже Ленка не такая уж дура, какой ты себе ее представляешь, Ленка («Ленка — сука!») иногда говорит тебе такое, от чего ты сам заморачиваешься. Да впрочем, спорить с тобой — то же самое, что спорить с собой. Блеск и нищета философии. Давай еще по пиву. Не открывай свою записную книжку — я уже устал от твоих мыслей. Рыбка еще осталась? Нет? Ну и ладно. Твое пьянство на грязной кухне меня загвоздило, задрало, и я иду на хаус. У меня сработал автопилот. Кстати, можно взять „Соловьев и бомбардировщиков“?»

Перекресток

Помигав, светофор переключил зеленый свет на желтый, а затем на красный. И здесь задница, подумала Лена. Даже улицу перейти по-человечески — и то не дадут. Все эти крутые чуваки на «Мерседесах» и джипах только жить мешают — блин, ничего путного, они только мешают нам жить. Мешают нам жить. Лена пошла по «зебре», но что-то ее смутило — на «зебре» она была одна. То есть до недавнего времени кто-то тут был, и вот, здрасьте, исчез. Была какая-то дамочка с коляской в черном пальто и с белым воротником, — до чего ж старомодно, а коляска была вполне модерновая, сиренево-рвотного цвета. Такой красивый цвет был у Ленкиной блевотины, когда она гостила у тестя (или деверя? Черт поймет эти отношения людские, правильно говорил Марк, что нужно читать Моэма) и пережрала самогонки. Ленка сделала еще один шаг, но было поздно: мерзкий визг тормозов ворвался в уши прекрасной принцессы, и ее худощавое тело хлопнулось на капот серого джипа. Урод, грязный урод (так думала Ленка спустя некоторое время), этот водитель, не умеющий отличить право от лево. Он выскочил из своей машины и начал глупо причитать: мол, еду я и никого не трогаю, а тут эта девушка на дороге. Зачем она бросается под колеса, под колеса моего прекрасного автомобиля? Я его, только, блин, перекрасил, и денег заплатил изрядно. Ну а то, что я на красный свет летел — так с кем не бывает, все мы спешим. Девушка, вы живы? Ну вот и отлично. Что вы делаете вечером? Может быть, встретимся в кафе? Тут неподалеку есть одно очень неплохое заведение — адрес я знаю. Что, блль, вам не нравится моя идея? Ну и ххх с вами, поеду-ка я дальше.

Свет опять переключился. Лене помогли подняться и довели ее до тротуара. Вот сволочи, думала Курго, эдак и до работы не доберешься. А времени без пятнадцати десять. Начальница будет лютовать, она явно не читала «Превращение» Кафки. Ленка, впрочем, тоже не читала этот рассказ. Но понимала, что на работу идти надо. «Хорошо этому Недозванскому, — думала Лена, опираясь на сердобольного дядечку, который услужливо подставил барышне плечо, — он сидит себе дома, и лабает что-то на компьютере. Когда ему становится скучно, этот пидарас идет в гости к Олегу, другому пидарасу, и они начинают тереть свои пидарастские темы. И каждый пытается убедить другого, что его темы менее пидарстские, чем темы собеседника. Да, этот водила мог бы сказать так: мля, ни хера путного из этой философии не выйдет. Да говно все это. Дурацкая история — и со мной, и вообще весь этот мир дурацкий. Ну и плевать. Врежу-ка я этой суке назло, пива. То есть врежу-то я себе. Время еще есть».

Улица. Ларек

Курго пьет пиво.

Недозванский

— Ты все еще любишь меня? Ага. (Пауза). Ништяк! (Еще пауза). А не кажется ли тебе, что ты попала в какую-то западню? Не кажется ли тебе, что мы не в своем уме, а танцуем под чью-то партитуру, а? Сколько лет я отдал этому дурному театру, я наблюдал свои сны, ты знаешь, что это такое — не в гостях быть, а быть главным героем в своих снах? Ты говоришь, что нужно взять себя в руки, болезнь — это только расслабленность. Да это я говорю! Мать твою так, раз так и раз эдак! Ты есть — или тебя нет? Болезнь, любая болезнь — это слабость духа, отсутствие воли, и все тут! Так? Та-ак! А когда ты надумаешь умирать — ведь ты не спросишь ее, смерть, не спросишь волю, ты просто тихонько загнешься. Что? По-твоему, это чушь? Говоришь, что любишь меня? Я сам это придумал.

Индикаторы уровня доходят до минус семи.

Ленка

Ленка работает. Она фасует чипсы.

Опять Недозванский/Ленка

— Дерьмо. Все вы, бабы, дерьмо. Ни черта вы не можете. Восемь лет — мы прожили с тобой восемь лет — а что толку? Погоди, я что-то тут нашел. Да? Это я сам себе. Это ты, Ленка? Да, черт, это не тебе! Опять ты, безумная? Скайп барахлит? Какое эхо? Выруби динамики! Погоди! Не тебе! Ну что случилось?

Ленка

Прижимая к уху телефон, Ленка пытается говорить с Недозванским.

— Очень соскучилась по тебе, Марек.

— Что ж, я тебя жду.

— Можно задать тебе вопрос? Я приду?

— Дурацкий вопрос. Ты уже спросила.

— Это честно?

— Ты дура? И почему пытаешься уточнить, честно, или не честно? Я тебе когда-нибудь лгал?

— Нет. Никогда.

— Ну конечно, можно.

Путь домой

Воткнув наушники, Лена послушала немного музыку, но ей не понравилось. Дорога домой была загадочна и психоделична, но электричка ехала длинно и частично криво, а кассета кончилась задолго до места прибытия. Теперь предстояло идти пешком около двадцати минут. Чертов снег сиял при лунном свете. Ленка попыталась еще раз включить плэер — но дурная машинка издала только жалкий сип. Да и хрен с ним, у Недозванского есть стоваттные колонки. Н. включит то, что надо. Скорее бы дойти.

Вот и мой дом — но я не буду заходить туда, пойду-ка я к этому хренову мужику, у него есть музыка. Есть стоваттные колонки, эквалайзер и ламповый усилитель. По крайней мере, он говорил, что ламповый. Полевые транзисторы — те же лампы. Колонки орут у него хорошо. И мы послушаем блюз. Он даст мне что-нибудь пожрать, а потом, конечно, включит блюз. И мы будем переться при свечах — конечно, блюз он включит. Осталось совсем чуть-чуть, каких-нибудь сто метров. Курго понимала, что путь ее нелеп и смешон. «Мне надо выпить, — думала Курго. — Маркушка наверняка что-нибудь припас».