Courgot

«Ну и бред! — возмутилась Ленка, хлопнув тонкой пачкой отпечатанных листов по столешнице. — Полная лажа! Это — не я! Говно! Поебень стороцентная, понял?! Все это было не так!» — «А ка́к было?» — засуетился я, хватаясь за ручку. — «Во-первых, всю эту сцену с джипом ты придумал, не было ее! Ну, дальше. — Курго зашуршала листками. — Не было сцены с концертом, с сэйшеном, так ты его назвал? — Критик грозно нависал надо мной, исключая любые апелляции. Я затух. — Бля-я!» — «Ты же знаешь Олега, — орнул я, — это что, неправда?!» — «Да ты же ведь, ты же, блядский мудак, просто обосрал меня полной идиоткой!» — «Уж какая есть, — мозганул я сумрачно, — что, правда глаза колет?» — Курго искала в бессильной ярости принтер, чтобы его разъебать, как будто именно он был виноват в напечатанном. «Кэнон» как был на работе, так там и остался, счастье японскому интеллекту.

Дай мне в лоб, сестренка. Отвори, сестра моя… Короче, отвали. Я буду валять дурака… Или ностальгировать. Или заниматься хуй знает чем еще.

Налил, выпил и осуществил.

— Что ты там делаешь? — Ленка обеспокоилась тем, что какой-то ее комментарий остался без внимания, и что-то булькнуло куда-то мимо ейного, говоря по б. — интеллигентски, желудка. Кто-то выпил сам по себе, и это было оскорбительнее, чем транспортировка в рот вареной сардельки мимо пасти жадного обожравшегося кота. Я проигнорировал вопрос, надумав принять никотина. Приканчиваю вторую пачку за сегодня. Или уже третью?

С наслаждением провентилировав легкие летучим ядом, я не спеша выдохнул дым в потолок:

— Вспоминаю одного старого американского поэта. — (В-сс-с. Э-э!) — Впрочем, ты вряд ли его знаешь…

— Ты, как всегда, гостепреимен. — Пустые глазенки Курго безумно вращались, пытаясь запеленговать сигаретную пачку. Я подло прятал ее в кисти правой руки, опущенной под кресло. — Фрустрирую, Лена. Отвечаю на твой вопрос, — пояснил я, — всс-сс. (Какой вопрос? Вопроса не было. Точнее, он не был высказан. Но к этому времени я уже научился читать мысли). Когда-то он написал одну поэму, впрочем, это был другой американский поэт, он даже жил в другом веке, а на самом деле он был вовсе не американец, вс-с. Англичанин, может быть. Но уж точно не Редьярд Киплинг. И на самом деле он был даже не столько поэт, сколько, скорее, прозаик. Сс-с. И даже больше тебе скажу, Лена, — я интимно приблизился к ней, дыша перегаром. Она его не чувствовала. — Он вообще писать не умел. Потому что был неграмотным плотником. Но он умел говорить, и его слушали.

Я сделал мхатовскую паузу. Такую информацию легко вдуть, а вот попробуй ее перевари.

— Плотник как-то раз, когда собрались его друзья на вечернее мероприятие, выражаясь современным языком, нехило подготовился к лекции. У него были набросаны тезисы.

— Ты что, дурак? — поразилась Ленка. Мне все-таки удалось ее удивить.

— Не перебивай! Что за идиотская привычка? Моими устами говорит мудрость веков. Вы меня спрашивали, сказал он, нерадивые ученики мои, почему тростинка толще холма, а облако тяжелее булата…

— Так он был гуру? — снова перебила Ленка. — Ты один такой дурак или вас двое? Вот Полторашкин…

— Слушай! (У-ухх). Почему ты выражаешься на индийский манер? Ты христианка? Хотя какая ты христианка… Узнала модное словечко? Почему бы тебе не выражаться по-арамейски? — я схватил ее за руку, она дернулась, но я ничего не смог припомнить из классического иврита, чтобы блеснуть своей образованностью, в голове лишь вертелась тупая фраза «Сейчас, детки, почитаем народную еврейскую сказку „Курочка ребе“». — И ответил на это плотник…

— Слушай, ты совсем спятил?!

— Нет, Леночка, сейчас-то я объясню тебе, что к чему. (Вс-с). Погоди.

Эта гадина затыкала паузы моей речи своим дурацким потоком сознания, вклиниться было невозможно. «Да ты просто псих», в глазах Ленки метнулся страх, она вырвала свою руку из моей и резво отпрыгнула на полтора метра. — Вовсе нет, — изогнулся я в кресле с дымящейся сигаретной колбасой, — просто пытаюсь объяснить тебе суть вещей. Видишь ли, я из расы Видящих.

— Чего? — заорала Ленка.

— Да послушай меня! Ты знаешь, что мир иллюзорен, — я стряхнул пепел на пол, иначе он упал бы мне на штаны, пепельницу искать было некогда, — вот смотри, все кругом — иллюзия, майя. — Для убедительности я сделал ширококруглый жест. — Например, я. Я тоже иллюзия. И ты — иллюзия.

— Я — не иллюзия!

— Ошибаешься. Ты, кстати, очень грубая подделка. Брак Элохима.

— Совсем охуел?

— Сейчас докажу! Только не дергайся! — хабарик пришлось просто откинуть. — Когда начнутся раскопки, археологи выстроят не одну гипотезу о жизни простого российского гражданина начала двадцать первого века. Теорию фантомов и фантоматики я тебе преподавать не стану, но (я начал срываться на крик, потому что увидел, что Курго начинает трусливо пятиться) должен тебя ввести в курс дела! Вы все фантомы!

— А ты кто, человек, что ли?!

— Все не так просто! Я одновременно человек и нечеловек. Нас двое.

Ленка находилась уже в прихожей и пыталась найти куртку в полутьме. Я встал и сделал шаг. Да, это был большой шаг для человечества.