Cова Минервы вылетает в сумерки. Избранные философские тексты ХХI века

 «Дьявольский компонент» творческого процесса не в том, что в нем создается новое, несуществующее – без этого не было бы развития, а в том, что это процесс самовыражения творца – игра. Игра не несет в себе каких-либо внешних запретов и не предполагает оценки действий играющих с позиции добра и зла. Она аморальна. В отличие от деятельности, она содержит смысл сама в себе. В последнее время творчество все чаще отождествляется с игрой. Хотя нельзя сказать, что игра стала парадигмой культуры, тенденция к «игротевизации», особенно с появлением компьютерных игр – нарастает. А для культуры постмодернистского типа это понятие ключевое. Как идеал, она привлекательнее «традиционного» творчества, вернее, ее можно считать творчеством в его абсолютно свободном, нестесненном выражении. Это апогей творчества. Подобная игротворческая активность возможна только в мире чистой мысли. Не случайно методологическое направление Г. П. Щедровицкого квалифицировало себя в качестве теории организационно-деятельностных игр (мыследеятельности). Если наука должна считаться со свойствами субстрата и объективными законами его развития, предполагая их отражение и познание, то творчество как игра – нет.

Отождествление творчества с игрой коррелирует с уже обозначившимися тенденциями новейшего этапа технологической революции, для которого будут типичны креативные технологии, построение ничего не описывающих, но возможных математик, физик, психологии, параллельных многообразных реальностей, отказ от геоцентризма разработка космических логик и стремление адаптировать человека к ним. Образуется некое креативное (креатронное) общество. Фактически это будет человеко-машинная, постчеловеческая, а может быть целиком робототехническая цивилизация. Живому биологическому человеку для достаточно длительного сосуществования и взаимодействия с миром техники исповедовать игровое отношение к реальности не годится. Наоборот, его надо преодолевать.

Difference between man and boy is the cost of their ioy – разница между мужчиной и мальчиком в цене игрушек, которыми они играют, говорят англичане. Современные игрушки обладают чудовищной преобразовательной силой, которая в руках современных взрослых мальчиков легко превращается в разрушительную. Такой игрушкой для них может стать, пожалуй, уже становится, вся окружающая действительность. Творя как играя, человечество вполне способно обыграть самое себя. Страсть к разрушению – творческая страсть, провозгласил когда-то М. Бакунин. Его лозунг может осуществиться с «другого конца», через деятельность тех, кто с анархизмом и нигилизмом субъективно не имеет ничего общего. Творчество как игровое самовыражение предполагает право на разрушение «по определению» – это, во-первых, а во-вторых, учитывая возникновение фантастически мощных средств действия, оно ведет к нему, даже если такого рода цель в игре не ставилась.

Каков же выход из противоречия: условием творчества, его продуктивности является свобода, а свобода становится все более дьявольской, провоцирующей положение, когда человеку ничего не понадобится, в том числе и свобода? Накинуть узду на мысль, остановить творческую активность? Это никогда не удавалось, вряд ли удастся и сейчас. Пусть творят, что хотят? Поворачивают вспять реки, сравнивают горы, выращивают генетических монстров, меняют пол и занимаются пси-хохирургией, внедряя в мозг чипы, продолжают вакханалию запусков ракет в космос, сопрождая ее лицемерными стенаниями опотеплении и истощении озонового слоя, размещают там глобальное оружие или освещают оттуда Арктику и т. д.? Пусть сотворчествуют с кем угодно?

Очевидно, что объективно, сознательно мы должны стремиться со-творчествовать с Богом или, говоря светским языком, с Благом (в идее бога важно теперь не всемогущество и всезнание, а именно благо). Перед человечеством стоит задача, не отказываясь от творчества, подчинить его ценностям гуманизма, являющимися, в сущности, специфически человеческой конкретизацией идея добра и блага. Но гуманизм перестает быть гуманизмом, если ограничивает свободу воли. Этим он отличается от более древних идеологий, в частности религиозной, и от идеологии тоталитарных режимов, стремящихся воспитывать своих членов до гробовой доски. В то же время он вполне совместим с регулированием социальных отношений, с ограничением поведенческой свободы людей. Он совместим с либерализмом и правовым обществом, принцип функционирования которого: каждый свободен в пределах права на такую же свободу другого.