Cоветская повседневность: нормы и аномалии от военного коммунизма к большому стилю

Успех антирелигиозной кампании 1922 года, в результате которой в разряд аномалий попало стремление представителей духовенства сохранить в неприкосновенности высокохудожественные предметы культового обихода, окрылил советские властные и идеологические структуры в их намерении объявить отклонением все формы обыденной религиозности. В 1922–1923 годах повсеместно были проведены дни «комсомольского рождества» и «комсомольской пасхи» – целенаправленных антирелигиозных действий, развивавшихся в контексте общей жесткой по форме атеистической кампании 1922 года. Для ее продолжения издательство «Молодая гвардия» массовым тиражом опубликовало «Песенник революционных, антирелигиозных и украинских песен», «Антирелигиозный песенник» и т.д., а также специальные сценарии проведения «комсомольских рождества и пасхи». Деньги и на издания, и на сами празднества, как вспоминала в 1932 году Н.К. Крупская, дал Главполитпросвет517. Это выглядело довольно странно в условиях нэпа, когда был выдвинут лозунг строжайшей экономии в проведении даже революционных праздников. «Расточительность» властей в 1922–1923 годах объяснялась большими целями – религию и церковь, отделенные от государства декретивным путем, необходимо было отлучить и от повседневной жизни населения, от тех сфер, которые формально не подлежали государственному регулированию. На эту мысль наводит совпадение по времени письма В.И. Ленина членам Политбюро ЦК РКП(б) о порядке изъятия церковных ценностей (19 марта 1922 года)518 и статьи «О значении воинствующего материализма» (12 марта 1922 года). В ней указывалось, что «массам необходимо дать самый разнообразный материал», «подойти к ним и так и эдак для того, чтобы их заинтересовать, пробудить от религиозного сна, встряхнуть их с самых разных сторон, самыми разными способами и т.д.»519 Большинство лидеров РКП(б), как известно, бредило идеей внедрения на русской почве опыта французской буржуазной революции, во времена которой были распространены театрализованные антирелигиозные шествия. По их образцу, вероятно, и были задуманы «комсомольские рождество и пасха». В 1922 году в первый день Рождества (по старому стилю) на площадях и улицах многих российских городов были устроены антирелигиозные карнавалы и факельные шествия с музыкой и песнями «антипоповского» толка. А в Царицыне (Волгограде), например, шумное антирелигиозное торжество прошло дважды: по старому и по новому стилю. В декабре комсомольцы провели карнавал около стен Илиодорского монастыря, а 6 января там же на импровизированной сцене показали спектакль по присланной из ЦК РКСМ пьесе «Бог-отец, бог-сын и К^о». Представление собрало много молодежи520. Любопытно, что «комсомольское рождество» стремилось нанести удар не только по православию, но и по другим конфессиям. В Тамбове комсомольцы устроили в январе 1923 года антирелигиозное богослужение, во время которого пародировали действия священнослужителей всех религий521. В дни комсомольских антицерковных праздников на улицах городов часто звучали песни на слова Д. Бедного и В.М. Киршона. Каждый из них преуспел на поприще антирелигиозной поэзии. В знаменитых «Проводах» Д. Бедного давался конкретный совет, как необходимо расправляться с представителями духовенства в условиях советского государства:

Что с попом, что с кулаком – вся беседа:
В брюхо толстое штыком мироеда.

Киршон, автор широко известной «Нашей карманьолы», предлагал в припеве следующий путь расправы со священнослужителями: «Живьем их всех на небо»522.

Антирождественские демонстрации в целом прошли мирно, хотя в Екатеринбурге у Златоустовской церкви комсомольцы все же подрались с верующими523. Сдержанная реакция населения, во всяком случае в крупных культурных и промышленных центрах, свидетельствовала о том, что «комсомольское рождество» не нарушило норму праздничной повседневности, ранее имевшей религиозный оттенок. Рождественские дни по советскому календарю пока еще считались нерабочими. Это обстоятельство было значительно важнее, чем неумелый идеологический натиск комсомольцев. Ощущения патологичности празднования горожанами традиционной даты не возникало. Более того, «политизированное» веселье на улицах городов, как ни парадоксально, у части населения усиливало праздничное настроение. По форме шествия комсомольцев напоминали традиционные русские святки, также имевшие карнавальную основу и элементы кощунственного смеха. Это были присущие российской ментальности приемы осмеяния религии. Действительно, в России испокон веков сосуществовали высокий уровень веры и смеховая культура, направленная прежде всего против ханжеской святости и напускного благочестия. Народная, во многом языческая традиция святочного, как и вольного пасхального смеха, вполне уживалась с церковной культурой524.