Cоветская повседневность: нормы и аномалии от военного коммунизма к большому стилю

В 1923 году власти начали скрупулезно придерживаться статей УК РСФСР, согласно которым препятствовать исполнению религиозных обрядов было наказуемым деянием. Тем самым демонстрировалась внешняя лояльность по отношению к религии. Крупные церковные праздники, считавшиеся по советскому календарю нерабочими днями, стали отмечаться почти официально, во всяком случае публично. Многие горожане, особенно те, чье детство совпало с годами нэпа, вспоминают шумное веселье, буквально бушевавшее на улицах и площадях города в рождественские и пасхальные дни. Старому питерцу П.П. Бондаренко больше всего запомнился праздник Вербного воскресенья: «Весенний этот праздник ожидали с нетерпением. Праздновали его за неделю до Пасхи…» Мемуарист дал пространное описание гуляний с обязательной торговлей традиционными лакомствами, с каруселями, балаганными представлениями, особыми игрушками публичных уличных торжеств: свистульками, мячиками-раскидаями, «тещиным языком»533. Но особое внимание публики, судя по тексту Бондаренко, привлекало помещение без крыши, «что-то среднее между старинным балаганом и кукольным театром»534. Это подчеркивает устойчивое стремление горожан к ярмарочно-карнавальным зрелищам, независимо от их идеологической нагрузки.

Власти после успешного завершения кампании по изъятию церковных ценностей стали несколько спокойнее относиться к традиционным религиозным праздникам, а главное, к сопутствующим им бытовым практикам народных забав. Более того, в Петрограде, например, руководство города в 1923–1925 годах определяло место проведения общегородских праздников, прежде всего Рождества, Вербного воскресенья, Пасхи. Имелось в виду регулирование не церковных торжеств, а уличных гуляний отчасти с целью контроля за «низменными инстинктами толпы», которые, по мнению большевистских идеологических институтов, проявлялись с особой силой во время религиозных праздников. Властные и идеологические структуры формально не участвовали в организации гуляний, но и не противодействовали им, во многом смирившись с атмосферой социального «хаоса» нэпа со свойственными ей множественностью и определенной равноправностью бытовых практик.

Советские институты под влиянием процесса общей нормализации повседневной жизни приостановили активное вытеснение церкви из традиционных бытовых сфер, тем самым признав нормой праздники, имеющие религиозный подтекст. Лишь комсомол не оставил попыток внедрить новые формы быта, на фоне которых привычные церковные торжества выглядели бы патологией. В 1924 году Ленинградский губком ВЛКСМ, например, разработал «Указания к проведению клубного вечера комсомольской пасхи». Это был целенаправленный план трансформации бытовых норм. Прежде всего предполагалось изменить пространство проведения праздников. В предпасхальные и пасхальные дни необходимо было собрать людей в клубе. «Создав уют и красиво убрав его, – указывал губком комсомола, – мы должны остановить внимание присутствующих на том, что церковь в новом быту заменяется клубом…»535 Следующим шагом было противопоставление семейного быта и семейных традиций социалистическим нормам повседневности. В докладе, которым должен был начинаться любой клубный вечер, связанный с церковными праздниками, необходимо было «уделить особое внимание той борьбе, которую выдерживают рабочие подростки дома в семье за невыполнение церковных обрядов…»536

После доклада необходимо было провести голосование по следующим вопросам: «Нужны ли церковные праздники?» и «Нужно ли заменить церковные праздники революционными?» В конце вечера в обязательном порядке принималась следующая резолюция: «Наши отцы и матери доселе празднуют церковные праздники, чуждые рабочим. Они делают это по привычке. Мы, рабочая молодежь, рвем обветшалые остатки религиозного быта. Мы не верим в церковные чудеса. Вместо слепой веры мы стремимся к точному знанию и науке. Долой церковные празднества. Их место должны занять пролетарские торжества»537.

Действительно, летом 1924 года Ленинградский губком ВКП(б) предложил начать «постепенное превращение старой Троицы в новый праздник “окончания весеннего сева”»538. Идея эта была встречена многими людьми, внешне далекими от политики, с пониманием. В Ярославле на моторном (автомобильном) заводе рабочие выступили с предложением заменить праздник Вознесения днем Интернационала; Духов день – днем расстрела рабочих; Преображение – днем ликвидации белогвардейского мятежа в Ярославле; Успение – днем пролетарской диктатуры, при условии что эти дни, обретшие новую политическую окраску, по-прежнему будут нерабочими.