Crazy

— Ну, видел. Кому какое дело. Где хочу, там и гуляю. Давай поконкретнее.

— Ладно. Послушай, мне нужно тебе кое-что сказать.

— Так говори быстрее. Я, между прочим, спала. Ты меня разбудила.

— По телефону не могу. Надо встретиться. Придёшь?

— Куда?

— Да хоть к тому же мосту.

— Приду. Когда?

— Давай через час. Мы… Я жду.

— Мы? Прикольно. Ладно, я приду.

Такой диалог. Кажется, договаривающиеся стороны, не сказав по сути дела ни слова, друг друга прекрасно поняли. Вот только откуда Юлька узнала, что я записку нашла? Тоже мистика? Или всё же она ни о чём не догадывается и просто хочет признаться, что целовалась с Иваном?

До выяснения подробностей мне оставалось пережить всего-навсего какой-то дохлый часик. А после — дуэль! Как у Пушкина с Дантесом. Тот же любовный треугольник.

Вот где загадка природы: на Земле поровну людей обоего пола, можно сказать, каждой твари по паре, а треугольники откуда-то всё берутся и берутся!

Кстати, будь у нас с Юлькой дуэль, стала бы я в Юльку стрелять? А она в меня?

Час времени — это много. Когда ждёшь. А вот, если контрольную пишешь, или празднуешь что-нибудь, день рождения, книжку хорошую читаешь — тогда час — ничто. Со мной ничего похожего на день рождения не происходило, поэтому я начала убивать время и, не зная, куда себя деть, всё-таки измерила температуру. Получилось 38 с половиной. Не труп, но приближаемся. К счастью, мама не вернулась, и я, никем не проконтролированная, за пятнадцать минут до рандеву выскользнула из дома.

Плакса стояла не на мосту — внизу, недалеко от воды, если эту жижу можно назвать водою. Странное место для выяснения отношений. Хотя… Ситуация мерзкая — вода мерзкая. Гармония. Вокруг, как по заказу, ни души. Пустая аллея, идиотский мост и полуразрушенный сарай. Всё.

Меня Юлька заметила сразу, но не окликнула. Не сдвинулась даже! Ждала, когда сама подойду. Ну, я не гордая, могу поздороваться первой:

— Привет!

— Здравствуй.

— Как дела? Зачем звала?

— Поговорить.

— Говори, я — само внимание. — Как мне нравилось моё поведение! Ни тебе истерик, ни обвинений. Вежливое ожидание. А вот Юльке явно что-то мешало. Это было очень заметно: она мялась, оглядывалась по сторонам. И взгляд у неё был очень неуверенный и жалкий. Одним словом, на злодейку она никак не тянула. Мне даже пришлось себе скомандовать: «Стоп, Алевтина! Внешность обманчива. Ты сейчас со своими заморочками себя начнёшь винить в том, что Юлька Ивана увела. Так, глядишь, и до твоих извинений дойдёт!» Такие мысли меня раззадорили, и я добавила жёстче, чем хотела: — Зачем ты меня из дому вытащила? Выкладывай, не смущайся.

Она промямлила:

— Понимаешь, Аля, Иван — он тебя не любит. Он меня любит.

Ну вот, это уже по сути. Мне даже легче стало. Я даже заулыбалась, правда, ехидненько:

— Да что ж ты такое говоришь!? Неужели? А кто для этого сильно постарался? Уж не ты ли?

Глаза у Юльки забегали, как у хамелеона — беспорядочно, быстро и почти в разные стороны. Она, наверное, ожидала, что я растеряюсь, зареву, начну просить Ивана обратно. А тут — клыки и когти. Ей сразу же пришлось оправдываться, а оправдываться в таких ситуациях — гнилое дело.

— Не-е-ет. Он сам.

— Что «сам»?

— Сам сказал, что ты его не интересуешь.

Она опять задёргалась, и я подумала: уж не Иван ли где в кустах прячется? Оглянулась — нет, бредни. Никого. И вообще, со всем этим надо поскорее заканчивать. Дуэль не состоялась. «Стрелять» в Юльку я не буду. Не смогу. А поэтому:

— Юленька, подружка моя дорогая. Дарю его тебе. Без-возд-дмезд-дддно.

Она чуть не подавилась. У неё лицо пошло пятнами, губы побелели. Наблюдать эти метаморфозы было невыносимо, я развернулась, чтобы уйти, и вдруг она меня как дёрнет за руку — бешеная совершенно:

— Стой! Ты куда? Да ты ничего не поняла! Ты! Ты… дура! Идиотка! Чокнутая! Мойдодыриха! Я тебя всю жизнь ненавидела! А Иван — он над тобой каждый день смеётся. Мы специально собирались у меня всем классом, чтобы послушать, как вы с ним по парку гуляете. Он тебе про музыку лапшу вешает, ботана изображает, а ты млеешь. Глазами на него луп-луп, словно он чудо невиданное! И в классе млеешь. А ещё, знаешь, что он говорил? Знаешь?

— Что?

— То, что ты его к себе домой водила, свою великохудожественную мазню показывать.

— Мазню?

— Ах-ах-ах! Художница! Тебе до художницы, как мне до балерины. Ты вообще никогда ею не станешь. Мы с Иваном видели твои рисунки. Думаешь, зачем мсье Анри хотел тебе деньги заплатить? Да чтобы в Париж увезти и там показывать, какие бывают бездари! Над тобой и без него весь класс, все учителя, вся школа смеётся. А Иван — он сразу, с первого дня сказал, что ты — чокнутая!

Ничего не соображая, я сделала шаг к Юльке. Она, словно ожидая от меня именно этого, подскочила, стала хватать за руки:

— Ну, придурошная, смотри, я до тебя дотронулась. А вот ещё, ещё, ещё! Ты теперь заразилась. Холерой! Краснухой! Гайморитом! А со мной всё равно ничего не сделаешь. И с Иваном тоже. Потому что мы вместе, а ты одна. Никому не нужная! Никому! Чокнута-а-а-а-а-а!..