Crime Story № 5

— Прощаю! — великодушно произнес он. — И я дам твоим девчонкам приданое. Пусть выходят, за кого хотят. Хоть за нищего, хоть за дурака. Лишь бы были счастливы.

Повернувшись к племянникам, Ираклий Константинович слегка помрачнел.

— Полагаю, что вам, дорогие мои, придется ответить за смерть детектива, — произнес он. — Но обещаю, что у вас будут лучшие адвокаты и лучшие камеры, какие только отыщутся в колонии.

И, не обращая внимания на перекосившиеся физиономии племянников, он повернулся к Лари.

— А ты, я полагаю, уже достаточно наказан и без меня. С этого дня я отказываю тебе в своем покровительстве. Ты уже не маленький. Живи как знаешь. Дам лишь один совет напоследок. Возвращайся к своей прежней жене, если она тебя еще примет. И в любом случае радуйся, что остался жив. Ведь следующим в списке жертв твоей Ирочки должен был быть ты сам!

Лари повернулся и медленно, обреченно побрел к выходу. Для него тут все было кончено. Он достаточно хорошо знал своего брата, чтобы понять: никогда в жизни Ираклий не простит предательства. И того, что он привел в семью убийцу.

А Ираклий Константинович обнял вновь обретенного сына.

— Сынок! Как я горжусь тобой! — воскликнул он. — Если бы ты только знал!

— Ну что ты, папа! Я сделал только то, что должен был сделать. Ты подарил мне жизнь, а я сохранил тебе твою. И это не такая уж великая жертва. Случались у меня дела и посложней.

— Что?

— Разве ты не знаешь? Я тоже следователь. Сразу после армии я пришел на работу в милицию. И с тех пор работаю в отделе убийств. Так что, спасая тебя, я всего лишь выполнял свою работу. Увидев, что тебе грозит опасность, я привел в твой дом двух своих человек. С их помощью я и понял, кто из наших родственников на что способен.

Ираклий просиял.

— Сынок! — воскликнул он. — У меня просто нет слов! Ты поступил точно так же, как поступил бы на твоем месте я сам.

Николай тоже засиял. И теперь всем, кто был в комнате, стало совершенно ясно, что перед ними — отец и сын. Может быть, в другое время они и не были бы столь похожи. Но когда они были счастливы, их сходство прямо-таки бросалось в глаза каждому.

Так и закончилась эта история, случившаяся под самый Новый год. Несчастный одинокий старик обрел долгожданного сына. Сбылась самая заветная его мечта! Та самая, которая шла рядом с ним долгих тридцать лет. А теперь, исполнившаяся и отпущенная на свободу, она улетела высоко к звездам, сквозь падающий на землю мягкий пушистый снег.

Елена Михалкова Убийственная библиотека

Елок было много, очень много. Так много, что можно было потеряться среди фотографий, на которых зеленели одинаковые равнобедренные елочки, все как одна присыпанные снежком.

Сами фотографии Маша уже успела рассмотреть и теперь изучала странные рамки — до нелепости огромные, сколоченные, похоже, из того, что попалось под руку — обрезков досок, табуретных ножек, непонятных кривых палок… «Можно спрятаться за такой рамкой, — подумала Маша, — и никто тебя не найдет».

— Как вам эта экспозиция? — раздался звучный, хорошо поставленный голос Коринны Андреевны, и сама она обозначилась в дверях с подносом в одной руке и чайником в другой. — Мы с Ниночкой решили перед праздником украсить нашу библиотеку работами Рогожина. Все-таки он один из лучших наших фотографов, хотя некоторые упрекают его в однообразии, — доверительно добавила она, косясь на ближнюю фотографию. — Но я полагаю, что это намного выразительнее, чем живое банальное дерево, увешанное игрушками, не так ли?

Маша любила банальные деревья, обвешанные игрушками, но возражать не стала. Она сидела на диванчике рядом с милой рыжеволосой женщиной и толстяком, похожим на постаревшего Карлсона без моторчика, и ожидала, когда же появятся остальные писатели — маститые.

— Если вы обратили внимание, господа детские писатели, — продолжала заведующая, — рамки фотограф делал лично, не доверяя это занятие никому. И каждая фотография сопровождается стихотворением, которое Рогожин тоже придумал сам. Очень советую вам их оценить. В самом низу, под рамкой.

Все дружно рванулись читать стихи. Две минуты в библиотеке царило молчание, после чего рыжеволосая женщина хмыкнула и сказала:

— Да… лучше бы он только фотографировал…

— А мне нравится, — пожал плечами Карлсон. — Вот, послушайте: «Колокола вы мои, колокола! Ваша муха… то есть, виноват, мука… ваша мука меня позвала! И стою я под сенью осин — я, поэт твой, моя Россия».

— Рифмы оригинальные, — признала Маша, возвращаясь на диванчик.

— А вот еще! — не унимался Карлсон. — «О, Родина! Ты вся во льду! И я в бреду к тебе иду! И блики русские сияют и прямо в сердце проникают!»

Вот тут бы Маше и догадаться, чем все это обернется. Но в библиотеку, где проходило в этот вечер собрание детских писателей, она приехала наивным, неиспорченным человеком. «Ты поезжай, потусуйся, — посоветовал ей знакомый поэт, снисходительно относившийся к Машиным попыткам сочинять что-то такое милое и незамысловатое для детей. — Там интересные люди бывают. Творческие».