Crime Story № 5

— Я зашел, — потрясенно качая курчавой головой, рассказывал тот. — Мы поговорили о его рукописи… Я спросил, когда выйдет новая книга… Позволил себе задать вопрос о гонораре. Невозможно, просто невозможно! Он был оживлен и совершенно ничем не опечален. Нет, я никого не заметил. То есть, конечно же, заметил — около кабинета стояло много людей. Вот Мармеладная Соня, например.

— Кто? — вскинул брови Корольков.

— Сонечка Феклистова, — пояснил Рокотов. — Больше всего в жизни любит спать и есть, поэтому ее и прозвали по Кэрроллу. Они с Колей встречались. Не очень долго — около года, кажется. Я, откровенно говоря, даже не знал, что она будет здесь. В общем-то, к писательскому кругу отношение она имеет, так сказать, опосредованное.

«Посмотрим-ка мы на даму с опосредованным отношением к писательскому кругу», — подумал Сергей Сергеевич. В крохотный кабинетик вошла, покачивая джинсовыми бедрами, миниатюрная брюнетка с сонным лицом.

— Я бы его кастрировала, — с порога сказала она. — Ненавижу писателей. Но убивать бы не стала. Так что вы зря меня подозреваете.

— А мы вас и не подозреваем, — открестился Корольков. — Просто опрашиваем всех свидетелей, по горячим следам. А за что бы вы его кастрировали?

— За импотенцию, — логично объяснила Мармеладная Соня. — Вы, конечно, знаете, что он был полным импотентом? Распутинский! Ха!

Следующие пять минут Корольков, втиснувшись в кресло, выслушивал интимнейшие подробности отношений убитого и Феклистовой. Ему хотелось сбежать точно так же, как и Маше два часа назад, но напор Сони Феклистовой остановить было невозможно.

— …И сказал, что бросил меня, потому что я, видите ли, недостаточно темпераментна! — шипела Мармеладная Соня, сбросив всю свою мнимую сонливость. — Потому что я, представьте себе, много сплю! И это сказал обо мне человек, у которого не хватало до двадцати сантиметров…

— Стоп! — решительно приказал Корольков.

— Девятнадцати! — торжествующе выкрикнула Соня, голос которой набрал удивительную силу. — Нет, вы можете себе такое представить?!

Корольков не мог представить и не хотел. Ему вполне хватило прослушивания рукописи под названием «Иннокентий: детство, отрочество, юность». Выпроводив дикую бабенку, он рухнул в кресло и зажмурил глаза. «Надо их в резервации держать, что ли, — мелькнула у него в голове нехорошая мысль. — Писателей и близких к ним личностей. Наружу не выпускать ни при каких условиях».

— Кого тебе еще нужно? — просунулась в дверь голова Георгича. — Там девица рыжая сидит… ничего, хороша! А с ней шатенка.

— К черту девицу, — содрогнувшись, заявил Корольков. — Мне нужен этот… как его…

Он сверился со своими записями, вышел в зал, где кучковались писатели, и громко спросил:

— Кто из вас Эдуард Резцов?

Писатели притихли, потом от них отделился маленький толстый человечек с лысеющей рыжей шевелюрой.

— Я — Эдуард Резцов, — спокойно сказал он.

— Вы ведь издатель покойного, правильно? — уточнил следователь.

Тот кивнул.

— Тогда давайте побеседуем, если вы не возражаете, — предложил Корольков и скрылся за дверью.

— Он — издатель? — недоверчиво спросила Маша, когда Карлсон исчез за следователем. — Издатель Распутинского? Почему же он нам ничего не сказал? И к писателю не подошел?

— Вот сейчас и узнаем, — зловеще протянула Полина. — Выведут добра молодца в наручниках, и сразу все станет ясно.

Но добрый молодец вернулся сам, без наручников, и сел на свое место.

— Что же вы, Эдуард, утаили от нас, что вступили в такие специфические отношения с несчастным Распутинским, как отношения издателя и автора? — укоризненно сказала Маша.

— Не упоминайте при мне слов «отношения» и «вступили» в одном предложении, пожалуйста, — буркнул Резцов, покосившись на нее. — Я собирался его издавать, потому что Чувычкин пользовался успехом. Да, я хотел сделать на нем деньги! Мемуары Ермолова, знаете ли, не окупаются. Но Коля за два дня до заключения договора неожиданно передумал, и я знаю, кто этому посодействовал — Крамошин, — лицо Эдуарда брезгливо скривилось. — Вот уж кого стоило прикончить, а не нашего раскованного Коленьку. Третьего автора переманивает у меня!

— Так вы приехали, чтобы переубедить Распутинского? — уточнила Полина.

— Разумеется, я не для этой цели примчался из Питера, — раздраженно отозвался издатель. — Я был в Москве по своим делам, узнал о том, что Коля собирается читать новую рукопись, решил воспользоваться случаем и попытаться уговорить его.

— Уговорили? — спросила Маша и, поймав вопросительный взгляд Резцова, объяснила: — Я видела, как вы входили в комнату.

— Не-а, — легко ответил издатель. — Распутинский вообще ни о чем не мог говорить, кроме своего романа. Требовал восхищения, признания достоинств стиля, жаждал внимания, как юная курсистка на балу. Я человек не злой: погладил его по шерсти и ушел.

Маша вздохнула, посмотрела на мрачную елку на фотографии и прикрыла глаза. «До ночи просидим, — подумала она, проклиная в душе Распутинского больше, чем его убийцу. — Как начнут нас всех опрашивать по очереди… Мама, наверное, дома волнуется».