Чем дальше от воды, тем и выше, тем больше построек между тобой и долбаной цефобойкой, придуманной мозгами из Пентагона. Конечно, если небоскреб прямо под тобой рушится, дело дрянь, но если рушится за тобой – оно куда приятнее. Даже разваленный на миллион обломков, все равно сработает как волнолом.
Поэтому несусь к бульвару со всей скоростью, на какую способны могучие нановолоконные мышцы старины Н-2. По пути ни цефа, ни «целлюлита», ни даже гражданских. Может, просто на Бродвей их выходить не тянуло, может, я их на бегу не заметил, или новость уже разнеслась и все попрятались как могли. Не знаю, но по пути попадаются только машины и трупы, а за спиной растет низкий тяжкий рокот. Я от волны не убегу – даже нанокомбинезон-2.0 цунами не перегонит, – но, может, она успеет выдохнуться, пока ко мне подберется, может, сделается не водяным кулаком, а обычным тихоньким наводнением. Поднимет меня, понесет легонько – как на плоту сплавляться по реке погожим летним деньком…
Ну да, как же. Разогнался.
Рокот сделался ревом, страшным, таким низким – кажется, его не ушами слышишь, а всем телом, отдается в костях. Земля дрожит без остановки, асфальт трясется под ногами. Одно за другим лопаются окна, включаются сигнализации машин, воют они на все голоса. И другие звуки за спиной, эдакие металлические щелчки с лязгом, но я не оглядываюсь, потому что не смею оглянуться – вся гребаная Атлантика встала на дыбы и глядит в спину, и я ни за какие коврижки тормозить не стану. Но оглядываться и не надо – с таким же лязгом впереди подлетает крышка канализационного люка, и еще одна, и еще, и еще по улице – будто ряд шаттлов стартовал на тяге из белой бурлящей воды. Подбегаю к перекрестку, слева улица чем-то завалена, и этот завал ДВИЖЕТСЯ!!! О матерь Пророка и всех святых, это ж гребаный океан зашел с фланга, зашел сбоку, со всех сторон колоссальные серо-зеленые горы воды. Я еще успеваю задрать голову и посмотреть на небо – крошечную полоску света, стиснутую темными громадами волн. Это словно быть проглоченным заживо и в последний раз увидеть небо меж смыкающихся челюстей.
А потом меня плющит, будто вошь на дне Марианской впадины.
Уважаемый коммандер Локхарт!
К сожалению, мы вынуждены признать, что Ваша оценка душевного состояния Джейкоба Харгрива на данный момент, скорее всего, верна. Поэтому мы лишаем его полномочий, связанных с членством в совете директоров и статусом крупного акционера. Джейкоб Харгрив должен быть изолирован в помещениях комплекса «Призма» до появления надлежащего медицинского персонала и адекватной оценки душевного здоровья. Также до особого распоряжения отзываются оперативные полномочия специального советника Тары Стрикланд. Ее надлежит задержать для проведения служебного расследования.
Тем самым мы удовлетворяем Вашу просьбу о получении Вами единоличного командования нашими силами в зоне Манхэттенского кризиса.
Я просыпаюсь под мягкий далекий рокот – словно морскую раковину приложил к уху. Слышу: рядом мирно журчит река, сварливо и плаксиво орут чайки, а фальшивый Пророк бормочет на ухо про ресеквенсирование векторов. Доносятся и другие голоса.
– Да тут где-то он, тут…
– Это если голдовский треккер по-настоящему работает, а не гонит лабуду…
– И если волна его в океан не утянула… Гребаный Пентагон!
С последней оценкой я в последнее время склонен все с большим энтузиазмом соглашаться. Но голоса-то – неожиданно симпатичные такие, я б даже сказал – знакомые. Потому открываю глаза обнадеженный – ну, почти.
И что я вижу? Голубенькое такое небо, облачка на нем пушистые, курчавые. А надо мной – кулак с автобус, готовый опуститься и расплющить в фарш.