Crysis. Легион

«Эхо» вопит, ликует и устраивает мне торжественный парад с чирлидерами на всем пути назад, до Центрального вокзала. А заодно прикрывает мою задницу от мстительного осьминожьего выцеливания – уж очень цефам не понравилось, что самая большая их пушка потеряла линию стрельбы. Но когда меня подводят к заднему входу, случается обычная неприятность с обычным взвинченным тупым недоноском. Снова прожектор в лицо, нацеленный ствол, снова мудацкая присказка «Выглядит точно как они». Еще немного, и я б показал этому разнузданному пудельку, чего стоит его кривлянье с трещоткой против мертвеца, закатанного в крутейшие технологии, – ему таких не увидеть и в гребаный телескоп «Хаббл»! Но тут является начальник пудельков и недоноска утихомиривает. Вроде явился из ниоткуда Натан Голд и заверяет всех налево и направо, что я – хороший парень.

Я ухожу, оставляя пуделька в живых. Радуйся, засранец! Жаль, не всем быть сержантом Торресом.

В залах еще перед дезинфекционной камерой – ряд за рядом лежат раненые. Какой-то гражданский, с душой явно больше и щедрее мозгов – а заодно и с очевидной инфекцией в первой стадии, – пытается прорваться к жене мимо морпехов на проходной. Морпехи отпихивают, бедняга шлепается на задницу. Вдалеке вопли: морпех переругивается с парой медиков, облаченных в полную химзащиту, орет: «Да со мной все в порядке! Я здоров как бык!» Прохожу мимо парня на кушетке, бормочущего: «Господи, оно поедает меня, я чувствую, оно поедает меня!» По мне, так он здоровый.

Иду дальше. Это дело медиков, чего мне соваться. Дело медиков, и точка.

Слышу я и разговорчики, за последние пару дней набившие оскомину:

…А там точно кто-то есть живой?

…Он же не по-человечески двигается!

…Что, за нас уже роботы дерутся?

Я спокойно иду дальше.

Все дороги здесь ведут в дезинфекционную камеру, где хозяйничают одетые в химзу гуманоиды. Мимо нее не пройти – колючая лента тянется между колонн и турникетов, в незапамятные счастливые деньки помогавших не толпиться орде прилежных тружеников, едущих на работу и с работы. Слева в клетке прохлаждается парочка «целлюлитов», болтая с морпехом по другую сторону решетки. Я прислушиваюсь, пока санитар водит над Н-2 ультрафиолетовым светильником. Наемник давит на слезу, говорит, сам в армии оттарабанил десять годков. Как и ты, братан. Но морпех не покупается. Говорит, кем ты раньше был, то быльем поросло. Сейчас ты салага, отсоси, дятел.

Так держать, сержант, так им и надо!

Похоже, теперь «целлюлитов» сразу по шее и под арест. Может, Харгрив таки добился своего?

Доктор Химза машет, разрешая проход, – ворота распахиваются. В герметичной дезинфекционной камере поливают бог знает чем, дальний выход с шипением открывается, и я узнаю залетевший в камеру голос. Он чуть хриплее прежнего, усталости побольше – но ведь жив-здоров огурчик!

Шагаю за дверь и упираюсь в Чино.

– Привет, кореш, здорово-то как видеть тебя снова!

Но я смотрю не на Чино, а на человека за его спиной – на полковника Барклая, стоящего в подземелье из растрескавшегося мрамора и бетона среди раскладушек, ящиков с амуницией и ломаных автоматов по продаже мусорной еды. Смотрит на меня искоса, но не отвлекается, занят подробным инструктированием Натана Голда касательно статуса гражданского лица в городе, находящемся на военном положении. Судя по интонациям и выражению полковничьего лица, до Натана доходит медленно.

Ко мне оба поворачиваются одновременно. Голд – само радушие, привет, как я рад и все такое. Надоело засранцу слушать полковничьи лекции. Барклай более сдержан.

– Морпех, рад видеть тебя на борту. Мои люди много и хорошо говорят о тебе. – Полковник без малого улыбается. – Хотя большинству ты кажешься жутким монстром.

Ну, в самом деле. А то я не заметил.

Полковник Шерман Барклай – воплощенная усталость.

От бойцов он ее умеет спрятать, превращать ее, смертельную и свинцовую, в видимость ледяного спокойствия, штиля посреди шторма, в остров уверенности и холодной рассудительности в пекле апокалипсиса. Его команда носится вокруг, будто муравьи под градусом, полковник спокойно отвечает на их вопросы, скармливает им приказы – весь собранный, деловитый, бесстрастный. Может, потому он так и вымотан, что вся перепуганная мелочь вокруг сосет из него силу, черпает его уверенность.

Это спектакль, но спектакль необходимый, чтоб держать в кулаке разномастную кучу солдат посреди тотального хаоса, замешанного на дерьме, – если б не Барклай, народ мгновенно обделался бы и припустил со всех ног куда подальше. Я один знаю, каково полковнику, я ж умею видеть, я различаю и морщинки от стресса в уголках глаз, и тепло от щек, покрытых трехдневной щетиной, подергивание в углу рта, легкий тик от перегруженных нервов. Барклай великолепен – но ему не провести Алькатраса с фальшивым Пророком и Святым Духом Н-2. Мы его видим насквозь.