Crysis. Легион

Жмет мне пять. Хм, похоже, Торрес куда старше, чем выглядит.

— Потом спасибо скажешь. Добраться туда, думаю, раз плюнуть.

Добраться-то — да. А вот потом… Эх, Торрес… «Потом спасибо скажешь» — не слишком ли оптимистично для парня с простреленной ногой, застрявшего на пятом этаже разбомбленного «Хилтона» и ожидающего, когда вернется кореш в чудесном комбинезоне?

***

Думаю, мне так легко удалось пробраться и туда и обратно, потому что каждый цеф в окрестности охотился за Торресом.

Логично, ничего не скажешь. Не знаю, чем и как эти бесхребетные твари мыслят, но именно Торрес установил заряды, у Торреса — детонаторы. Любой способный отличить черное от белого дотумкает — Торрес в деле главный. Он же — и самая уязвимая часть этого дела.

В общем, Торрес передает мне: «Эй, парень, зеленые зажглись», — и через две секунды по «Эхо-15» начинают лупить вовсю. Торрес связывается с Барклаем, передает: детонаторы почти готовы, но цефы идут в атаку, и нужно прикрытие. А остатки «Эха» не помогут — они в глухой обороне, цефы давят. Барклай звонит мне: давай, большой парень, раз- рули.

Нет проблем — я ж поблизости.

Но, едва выбравшись из «ОНИКС электронике», понимаю: Торресу хана и делу хана. Пока он перепуган насмерть, не хочет подыхать. Боится, потому что верит в спасение, верит в жизнь. Вопит: «Мать их в рот, куча цефов прямо тут, прикройте меня, прикройте!»

Но прикрыть могу только я, а я застрял на земле, прижавшись спиной к изрешеченному такси, и осьминожки садят по мне с трех сторон. Пока я убираю двоих, Торрес уже понял правду жизни, смирился и обдумал последствия — все секунд за тридцать, минуту самое большее.

Больше прикрыть не просит и уже с нами не говорит — он им орет: «Давайте, уроды, подходите!»

A-а, мать его, плевать мне трижды, сколько их там на меня одного, и пусть меня еще держат на мушке — вскакиваю и бегу, мечусь туда и сюда, подпрыгиваю и увертываюсь, пока вокруг свистит и сверкает, Торрес беснуется в эфире: одноногий Торрес, Торрес калека в последнем бою. Я знаю эту леденящую, отчаянную ярость, когда солдат понимает: сделал все возможное, но этого мало, гады все лезут и лезут, и осталось только подохнуть, вцепившись зубами в чью-нибудь глотку.

Я почти успел к «Хилтону» — и Торрес явился встретить меня. Он падает на тротуар — с десяти метров я слышу, как лопается каждая кость в его теле, — и отскакивает. Переворачивается в воздухе, мотаясь, будто тряпичная кукла, снова шлепается оземь, врезается спиной в пожарный гидрант, брызжет кровью и кишками. Ломается пополам, точно сухая ветка, — мертвый, бессильный.

В эфире тесно от дебилов, повторяющих очевидное: «Торреса завалили! Мы потеряли Торреса!» Вот же недоноски! Я и так вижу, вот он, прямо передо мной. К хору присоединяется и Барклай: «Алькатрас, мы потеряли Торреса, тебе нужно отыскать детонатор!»

Тут полковник промазал — искать мне вовсе не нужно, я знаю, где детонатор, я смотрю прямо на него. Детонатор зажат в левой руке Торреса. Парень не расстался с самой главной штукой, даже отправившись в ад.

И он доставил ее мне.

Я разгибаю мертвые пальцы, беру детонатор: мелкая вещица, размером с пачку сигарет. Торрес умер с пальцем на кнопке, но «ОНИКС» все еще стоит на другой стороне улицы, хоть все три индикатора — зеленые. Я нажимаю на кнопку, как нажал бы человек, — и ничего. Заклинило.

Тогда нажимаю с силой голема, силой фальшивого Пророка. Что-то лопается, и я слышу: «Щелк!»

Под «ОНИКСом» — гулкий рокот. Снизу вырывается свет, будто от стен бьют молнии. Здание содрогается, дрожь бежит от подвалов до синей неоновой рекламы на крыше. Реклама складывается, испустив сноп неоновых брызг, ломается на три закорючки и гаснет. Весь гребаный особняк трескается пополам и падает, меча из оголенного нутра свет и искры от лопающихся кабелей.

А с моей стороны улицы гад, доконавший Торреса, прыгает с пятого этажа.

Под его ногами разлетается мостовая: это танк на ногах с пушками вместо рук, фасетчатые глаза, словно пучок прожекторов. Если эти садовые слизни могут испытывать хотя бы отдаленное подобие человеческих эмоций, то цеф-тяжеловес явно озлоблен до предела. Даже стрелять не стал из пушек — шарахнул меня с маху, и я улетел за пол-улицы. А за спиной цефа домина «ОНИКСа» превращается в кучу обломков. Тяжеловес поднимает руку-пушку, целится. Я гляжу прямо в дуло диаметром больше моей головы.

И тут вагон метро, окончательно выпихнутый с рельс предсмертными конвульсиями «ОНИКСа», валится с разломанного метромоста и плющит моего погубителя, будто вошь.

***