CTRL+S

Голова Эллы дернулась, когда музыка вдруг оборвалась, и она поспешно вытерла глаза, делая вид, что все в порядке.

– Тео? Я работала. Сколько раз я говорила тебе, чтобы ты не заходил сюда, когда я работаю?

Несмотря на два десятилетия жизни в Лондоне, каждое ее слово было пропитано юго-западным акцентом. Она укоризненно смотрела на сына сквозь сигаретный дым красными от слез глазами.

Тео взглянул на потрепанный риг, лежавший рядом с ней на полу, и аккуратно положил его на стол, перед тем как сесть на диван. Он старался не смотреть на нее, когда она, пошатываясь, встала на ноги, но быстро потеряла равновесие и плюхнулась рядом с ним.

– Нет, это я работал. – Он показал пальцем на бутылку с джином. – А ты, выходит, опять нализалась на своей работе?

Он тут же пожалел о своих словах: настроения спорить с ней не было ни малейшего. Взгляд его упал на единственную личную вещь, которую она не продала за все эти годы, – ее диплом в рамочке на стене. Бумага под мутным стеклом уже выцвела, но слова «Диплом EMIV – уровень 2» можно было прочесть до сих пор. Свидетельство того, что когда-то у нее имелись амбиции, какими бы они ни были.

Трясущейся рукой Элла подняла электронную сигарету и глубоко затянулась. Тео отогнал дым рукой.

– Обязательно курить здесь?

– Ты совсем как твой отец – такой же ворчун, – презрительно фыркнув, сказала Элла, но сигарету выключила. Наступило тягостное молчание.

Тео было неловко разговаривать с матерью о чем-то, что могло касаться личных вопросов. Они уже много лет этого не делали; это было для них неестественно.

Она родила его, когда ей едва исполнилось пятнадцать, и поэтому он считал, что унаследовал ее эмоциональную незрелость. Он понимал, что излишне строг к ней, что хочет от нее слишком многого. В тех редких случаях, когда она удосуживалась посещать родительские собрания, Тео со стыдом наблюдал, как разные учителя заигрывали с ней; даже одноклассники принимали Эллу за его старшую сестру. У этого, правда, была и своя положительная сторона: благодаря этому он часто получал в школе более высокие оценки, чем заслуживал.

Несмотря на все его обиды и недовольство, Элла действительно делала все от нее зависящее, чтобы у них была крыша над головой, еда в холодильнике и достаточно денег для выхода в СПЕЙС, так что, по крайней мере, они были в состоянии жить, как все нормальные люди. В большинстве государств доступ в СПЕЙС уже рассматривался как одно из фундаментальных прав любого человека, чего никак нельзя было сказать о необходимом для этого оборудовании. Как только вы выходили из системной оболочки, вы попадали в слой общества, который катился назад. Невозможность позволить себе «вознесение в СПЕЙС», как говорили в народе, подчеркивая космическую сущность виртуального мира, автоматически означала, что вы оказывались навсегда лишены целого ряда важных привилегий.

– Почему ты плакала, мама? – спросил Тео, понизив голос; он снова начал массировать пальцем переносицу.

– Просто тяжелый день, дорогой. – Она избегала смотреть ему в глаза, в которых читался вопрос. Потом она поджала губы, будто хотела что-то сказать, но в последний момент передумала. – Меня уволили из Заповедника.

Тео с трудом подавил желание накричать на нее, сообразив, что ей и так тяжело; не хватало, чтобы еще и он повел себя, как последний придурок.

Заповедники представляли собой систему громадных крытых парков, связанных между собой колоссальной сетью перемычек шириной с хорошую автостраду; в них не было ничего, кроме дикой природы. Над городом на высоте в несколько сотен футов висели целые леса, которые соединяли между собой более традиционные парки наземного базирования, и все вместе это образовывало над Лондоном настоящий щит из зеленой листвы. Парковые аллеи служили не только гигантской губкой, впитывающей углекислый газ, но и обеспечивали плодородную почву, где рос урожай и цвели луга, которые поддерживали уменьшающиеся популяции насекомых-опылителей. Они тянулись на многие мили, давая приют барсукам, ежам, лисам и оленям, которые стали постоянными обитателями лесов над центральной частью города.

В последний раз, когда он обращал на это внимание, его мать работала на пасеке, и он с трудом мог представить, за что могли уволить оттуда. Лучше уж и не спрашивать.

Элла встала, неуверенно покачиваясь, и неодобрительным взглядом обвела их квартиру.

– Но Иисус знает, что нам нужны деньги. – Грудь ее резко вздымалась в учащенном дыхании после недавнего слезного марафона. Она печально взглянула на теперь уже пустую бутылку. – Я должна поспать. Мы всегда можем начать с утра новую жизнь.

Тео слыхал это от нее и прежде – фактически это был ее девиз.

Она указательным пальцем игриво поддела его подбородок – жест из его детства, который раньше веселил его, но сейчас вызвал лишь раздражение.

– Наверное, мне нужно будет вернуться в Заповедник. Меня восстановят, если я попрошусь. – Взгляд ее стал задумчивым. – Я любила это место. Там так тихо. Спокойно. Я нашла там новую себя. Человека, который мне по-настоящему нравился.

Тео выжал из себя улыбку.