Д'Арманьяки

После ухода настоятельницы девушки обнялись, весело хохоча. У Луизы кружилась голова от такого количества новостей. Воспитанницы с нескрываемой завистью смотрели на неё. Все, за исключением Шарлотты, которая радовалась переменам в жизни Луизы едва ли не больше, чем она сама.

После вечерней молитвы настоятельница монастыря, почтенная аббатиса, пришла в келью Луизы. Справедливости ради, надо заметить, что комната Луизы, как, впрочем, и остальных воспитанниц монастыря, отличалась убранством в сравнении с остальными кельями монастыря, в которых обитали монахини и послушницы. Здесь имелась кое-какая мебель, включая шкаф для одежды. Аббатиса села на единственную кровать, стоявшую под маленьким, четырёхугольным окошечком, а Луиза сразу же примостилась у её ног. Неторопливыми движениями аббатиса начала расчёсывать длинные, белокурые пряди, время от времени поглаживая их рукой. Аббатиса испытывала грусть от мысли, что придётся расстаться с Луизой. Но она всегда знала, что такой день наступит. Луизу привели к ней шестилетней девочкой. Все эти десять лет аббатиса лично следила за воспитанием Луизы. Наставляла, поддерживала, сидела по ночам у изголовья постели, когда девочка болела. За эти годы аббатиса привязалась к ней и не могла не замечать, что Луиза платит взаимностью. Аббатиса также понимала, что, несмотря на привязанность, Луиза стремится к новой жизни. И её долг дать последние наставления Луизе перед расставанием.

– Дитя мое, – негромко произнесла аббатиса.

– Да, матушка, – сразу откликнулась Луиза.

– Тебя впереди ждёт жизнь, совершенно отличная от той, что ты видела в обители. В мирской суете много соблазнов. Искушения бывают иногда слишком велики. Не всегда удаётся выстоять, не поддаться ему. Человек так слаб, дитя моё. И вера – единственное, что может защитить нас от греха.

– Я не понимаю вас, матушка!

– Запомни, дитя моё, – твоя душа принадлежит господу, а тело – супругу, предназначенному тебе отцом.

– Я знаю, матушка!

– И никто не должен помешать тебе выполнить свой долг – стать хорошей супругой и хорошей матерью. Твоя честь принадлежит супругу. Поступишься ею – оскорбишь и супруга, и отца своего, лишишь их чести.

– Вы имеете в виду измену, матушка?

– Святая дева Мария, – аббатиса всплеснула руками, – я не хотела произносить это богопротивное слово, однако именно это я имела в виду.

– Клянусь вам, матушка, и призываю в свидетели святую деву Марию, клянусь в том, что моим телом будет обладать лишь мой супруг и никто более. Пусть я умру, но клятвы своей не нарушу. Никогда!

– Не пристало юному созданию говорить о смерти, – назидательно начала было аббатиса, но потом внезапно улыбнулась и с нежностью погладила рукой по голове Луизы, – я безмерно рада, ибо правильно воспитала тебя.

Луиза обернулась к аббатисе и с глубокой признательностью произнесла:

– Я никогда не забуду вашей доброты, матушка. За эти годы вы стали мне самым близким человеком. Я горячо полюбила вас и считаю вас своей матерью. Клянусь вам, матушка, вы никогда не услышите обо мне отзывов, коробивших ваш слух. Клянусь вам, я буду достойна ваших стараний, ваших ожиданий и вашей любви.

Аббатиса вернула голову Луизы в прежнее положение, ибо меньше всего на свете желала, чтоб Луиза видела, как она расчувствовалась после её слов.

Луиза с полуслова поняла аббатису, как впрочем, и всегда. Между ними никогда не возникало непонимания. Закончив расчёсывать волосы Луизы, аббатиса встала. Луиза поднялась вслед за ней. Глядя с материнской нежностью в глаза Луизы, аббатиса протянула ей золотой медальон, на котором рукой умелого чеканщика была изображена святая дева Мария с новорождённым Иисусом Христом на руках.

– Этот медальон освящён самим Папой. Ему более пятисот лет. В тебе я уверена, дитя моё, но есть ещё провидение, а оно не всегда благосклонно к нам. Святая дева Мария будет оберегать тебя.

Аббатиса перекрестила Луизу и лишь после этого повесила ей на шею медальон.

– А теперь постарайся выспаться, дитя моё, утром тебе предстоит дорога.

– Матушка, – Луиза обняла аббатису, – не забывайте меня!

* * *