D.Duran_Kommunizm_svoimi_rukami

В начале XIX века в странах, «больных предчувствием капитализма», антибуржуазные настроения находят свое выражение в философии романтизма, которая на русской почве привела к осмысленю России и Запада как принципиально различных цивилизаций и стала интеллектуальной основой риторики особого пути России. Как писал И. Берлин, романтизм — «учение, по которому любой человек, любая страна, раса, институция имеют собственную неповторимую, индивидуальную, сокровенную цель, “органическую” составную часть более широкой и общей цели всех других, а осознание угон цели уже само по себе становится соучастием в общем движении к свету и свободе, ■— эта светская версия древних религиозных верований глубоко вошла в умы российской молодежи».⁷

Противопоставление русских и европейских политических, общественных и культурных идеалов стало официальной политикой русского самодержавия, его защитной реакцией против ценностей, связанных с восстанием декабристов и европейскими революциями первой трети XIX в.» Идея превосходства православной и самодержавной России над «гибнущим Западом» лежала в основе самых ранних идеологических документов николаевского царствования — «Донесения следственной комиссии», написанного М.М. Сперанским, и манифеста по поводу казн и декабристов, составленного Д.Н. Блудовым; она определяла воззрения С.С. Уварова и легла в основу идеологии «православие—самодержавие-народность».

В 1830-е гг. идея гибели или «загнивания» Запада, риторика «особого русского пути» становится популярной в общественной мысли отнюдь не только охранительного направления. В это время синонимом понятия «капитализм» в русском языке было слово «цивилизация», причем за ним «закрепилось представление о неприемлемом для России социальном опыте».⁸

Что именно так пугало русское общество в опыте западной «цивилизации»? Смысловое содержание антимодернизационных фобий было многообразно. В разное время устрашающими могли казаться следующие явления или их сочетания, в своей совокупности вызывавшие уверенность в упадке Запада, в неминуемой близости его гибели:

— так называемая «язва пролетариатства» — угроза появления нового класса общества, обездоленного, с комплексом проблем, связанных с бедностью, голодом, нищетой, плохими жильем и здоровьем, отсутствием гигиены, низким уровнем образования, культуры и нравственности;⁹

— «европейская революционная зараза» — социальная нестабильность периода буржуазных революций;

— стремительная урбанизация, пугающее развитие техники, рост 'тела фабрик и машин, загрязнявших окружающую среду, вытеснявших человеческий труд, подавлявших человека своей производительностью;

— бюрократизация отношений между человеком и государственными институтами, формализация социальной жизни, ее регламентация, культурная унификация зарождающегося массового общества;

— индивидуализм, социальный атомизм, рационализм, дегуманизация и эгоизм в отношениях между людьми;

— все множество связанных с индустриализмом социальных переживаний человека, которое позднее в социологии вслед за К. Марксом |>удет обозначено понятием «отчуждение». Это явление возникает в России позднее, чем в Европе, по причине неразвитости капитализма и свя-|;1нных с ним социальных и культурных явлений, и в первую очередь на почве отвращения к бюрократизации жизни, к ее омассовлению;

— сама идея частной собственности (прежде всего на землю).

Конечно, подобные переживания не были спецификой именно Росши, эти страхи российские интеллектуалы разделяли с европейцами, во многом в постановке этой проблемы российская философская и общественно-политическая мысль была схожа или следовала за немецким романтическим консерватизмом в лице таких его представителей, как, например, Ф. фон Баадер, А. Гакстагаузен, Ф. Теннис и другие.

Пример немецкого консервативного романтика и социолога Тенниса показателен тем, что этот исследователь свои личные переживания, свя-iiiinibie с наступлением современности, попытался сформулировать на научном языке, заложив социологическую традицию осмысления двух типов общества. В своей книге «Общность и общество» (1887) Теннис указал на то, что в современной ему Европе положение человека в обществе и характер его связей с другими людьми кардинально меняются, все более превращаясь из органических, эмоциональных, непосредственных, личностных и самоценных в механические, рационально-договорные, формально-правовые, рыночные, анонимные отношения. Первый тип связей между людьми он назвал «Gemeinschaft» («общностью», «общиной»), а второй — «Gesellschaft» («обществом»).¹⁰ По словам Р. Арона, «оба эти понятия имели одновременно историческое и надысторическое значение — как фундаментальные структуры общества и как разные моменты его развития».¹¹