D'esenchant'ee: [D'e]g'en'eration

– Унтергебен-менш, – поправил его Эрих. – Почему нет? Обслуживающий персонаж нужен не только на шахтах…

Пронумерованный заметно вздрогнул.

– И потом, дон Чезаре, унтергебен-менш – не раб и не крепостной; он такой же гражданин Нойерайха, как и любой Орднунг-менш, но с урезанными правами. Как говорили… другие умные люди, arbeit math frei…

– Labor Omnia vincit, – кивнул Чезаре. – Этой фразе намного больше лет, чем кажется на первый взгляд.

– …но большинство ее ассоциирует только с ошибками наших предшественников, – Эрих указал пронумерованному на бокал Чезаре, и тот его наполнил. – В Нойерайхе труд действительно делает свободным, и более того – свободным делает только труд. Ни деньги, ни знатность, ни статус… кстати, вино необычное. Угадае…те, что за сорт?

– Я не сомелье, – улыбнулся Чезаре. – Сами знаете, дон Энрике, мне в моей жизни больше приходилось пить всякую бурду, вроде вареного вина.

– Да уж, там, откуда мы пришли, нас деликатесами не баловали, – Эрих поднял бокал. – За Нойе Орднунг, дон Чезаре!

– За Нойе Орднунг! – подхватил Чезаре. – Благослови его Пресвятая Мадонна.

Они выпили, и Эрих вновь сделал знак пронумерованному. Тот опять наполнил бокалы и вышел. Чезаре тем временем отдал должное легкой закуске – тонко нарезанному прошутто.

– Дон Энрике, а Вы не боитесь? – спросил Чезаре, когда пронумерованный вышел. Эрих удивленно посмотрел на Чезаре, и тот подумал, что со своей внешностью Райхсфюрер легко бы затерялся в толпе, если бы не одно но. Действительно, во внешнем облике человека, перед которым дрожала не только вся Германия, но и, без преувеличения, вся Европа, не было ничего выдающегося. Среднего роста. Поджарого, но не атлетического телосложения. Круглая голова с высоким лбом с залысинами. Нос был некогда сломан, но восстановлен, и потому ничем не выделялся. Губы, на которых то и дело появлялась легкая улыбка, которую, наверно, можно было бы даже назвать застенчивой – если не знать, что скрывается за ней. Голубые глаза, светлее, чем у самого Чезаре, у которого глаза были цвета весеннего неаполитанского неба…. На первый взгляд – обычные глаза… или, вернее, глаз, поскольку второго глаза у Райхсфюрера не было. Пустую, покрытую коллоидными рубцами глазницу прикрывала черная повязка, довольно редкая в современной Европе. По какой-то лишь одному ему ведомой причине герр Эрих не хотел выращивать себе новый глаз, хотя ему такая возможность была вполне доступна, и носил повязку, как какой-нибудь ганзейский пират.

– Чего, по-твоему, я должен бояться? – удивился Эрих.

– Того, что у про… унтергебен-меншей может появиться желание отомстить, – пояснил Чезаре, доставая с тарелки греческую оливку. Он очень с детства их любил, но никогда не ел вдоволь. А сейчас с оливками в Италии было худо. Даже трудно это себе представить – Италия без оливок! – Они свободно живут рядом с вами – кто мешает им взять молоток и тюкнуть кого-нибудь из своих обидчиков по темечку?

Эрих улыбнулся. Улыбка у него была доброй, искренней, так улыбаются люди, которые уверены, что их совесть чиста:

– Скорее я буду бояться, что Гумбольдты с кладбища в моем имении придут требовать с меня свою собственность. Дорогой Чезаре, я стою по ту сторону страха. Понимаешь, о чем я?

Чезаре неуверенно кивнул, глядя на Райхсфюрера. Он и до того не выглядел дряхлым, а сейчас словно помолодел Чезаре вспоминал их первую встречу – в швейцарской тюрьме предварительного заключения. Это было двадцать лет назад; Чезаре был молод, чуть больше двадцати, но уже имел определенную репутацию. Он сидел, ожидая перевода в Брюссель, где его должны были судить по одному интерполовскому делу, когда по «узелковому радио» прошла малява о том, что в их кутузку прибывает сам Штальманн. Об этом человеке Чезаре слышал краем уха, особо не прислушиваясь. Теперь он тоже воспринял новость спокойно: «cazzarolla, ну, поглядим на этого Штальманна… небось, какой-то бритоголовый с каской вместо головы».

Они встретились на прогулке. Эрих сидел на любимой лавочке Чезаре и чистил зеленоватый мандарин. Кожура от мандарина отслаивалась плохо. Лицо Эриха было сосредоточенным и совершенно мирным – ни дать, ни взять, бухгалтер, сводящий не особо сложный баланс.

Чезаре с двумя своими fratelli не спеша подошел к лавочке. Дино и Микеле привычно зашли справа и слева – им не первый раз приходилось брать фраера в «коробочку».

– Che cazza vuoi? – спросил Чезаре ровным тоном. – Чувак, тебе сказали, чья это лавочка?

– Муниципальная, – ответил Эрих. – Vanfaculo, stronzo.