Д. Л. Бранденбергер Национал-Большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931-1956)

Чем, все-таки, привлекала читателей историческая литература? Вероятно, описанием мучительной народной борьбы, завершавшейся тяжелой, но славной победой. Это мнение подтверждает и Н. Н. Яковлев, заведующий школьным отделом ЦК ВКП (б). Он объясняет популярность исторических описаний и соответствующей литературы тем, что «люди хотят… осмыслить свое участие в величайшей борьбе против Гитлера, подумать, что было раньше, какие перед ними стоят задачи сейчас» [657]. Кроме того, чтение вслух таких произведений, как «Война и мир», порождало в людях чувство общности и гордости за свое культурное наследие, и это служило некоторой компенсацией тяжелых условий жизни в советском тылу. Писатель Б. В. Дружинин вспоминает, как бойцы слушали отрывки этого романа Толстого в суровой обстановке землянки. «А потом, — пишет он, — как о старых знакомых, говорили о Кутузове и Наполеоне, Раевском, Пьере Безухове и Наташе Ростовой, событиях Отечественной войны 1812 года» [658]. Вдалеке от этой землянки, на комсомольском собрании Московского шарикоподшипникового завода им. Кагановича, токарь Р. Кабанов восторженно делился своими впечатлениями о том же романе: «В трудные дни войны передо мной с новой силой ожили, казалось бы, далекие от нас эпизоды Отечественной войны 1812 года. На вторжение Наполеона Россия ответила тогда всенародной войной. Народ — вот главный герой бессмертного романа Льва Толстого "Война и мир". Перечитывая Льва Толстого, я понял душу русского народа, его любовь к Родине и ненависть к врагу» [659]. Семенов пишет, хотя и не в столь высокопарном стиле, о том, что в тревожное время даже в разговорах между собой в цеху рабочие мысленно обращались к историческому прошлому. Так, однажды его товарищи попросили старого рабочего Долгушина, слывшего книгочеем, рассказать им «о величии Древней Руси». «Все слушали очень внимательно» рассказ Долгушина о легендарных подвигах Александра Невского и Дмитрия Донского [660].

Никак нельзя утверждать, что Гражданская война или более современные темы не вызывали интереса у публики (к примеру, «Хлеб» А. Толстого или «Фронт» Корнейчука были очень популярны), однако событиям дореволюционной истории отдавалось явное предпочтение. Возможно, в легендах о далеком прошлом было больше «эпичности» и определенности. Победы, одержанные под Полтавой или на Куликовом поле, выглядели более убедительно, их нельзя было опровергнуть или перетолковать, в отличие от сражений, о которых сообщалось в «Правде» и «Красной звезде». Как бы то ни было, но спрос на литературу, изображавшую эпизоды русской истории — от периода воинской славы русского двора в XIX веке до феодальной раздробленности в средневековой Московии, — не ослабевал. На восторженный отзыв метростроевца А. Потемкина о мемуарах генерал-майора А. А. Игнатьева и «Севастопольской страде» Сергеева-Ценского откликался авиаконструктор А. Яковлев, отдававший предпочтение «Батыю», «Дмитрию Донскому» и «Петру Первому». Особенно интересно впечатление, произведенное на военного инженера А. Жуковского пьесой Алексея Толстого об Иване Грозном, написанной в 1944 году: «Не помню произведения, которое так захватило бы меня, как пьеса Толстого. Представление о Грозном, сложившееся в далеком детстве, было совершенно перевернуто. Да это совсем другой человек! Государственный деятель, новатор. Образ Грозного встает величественным, поражает прозорливость его недюжинного ума. Алексей Толстой раскрыл для меня как бы новые страницы истории моей Родины» [661].

Художественная и биографическая литература были не единственным успокоительным и вдохновляющим средством воздействия культуры на массы. Всеволод Вишневский пишет о впечатлении, полученном им от исполнения оперы Чайковского «Евгений Онегин» в одном из ленинградских клубов в ноябре 1941 года. Сначала его раздражала теснота в зале, но он быстро забыл о мелких неудобствах, почувствовав, как «с первых тактов весь кошмар войны уходит в сторону, все растворяется в чистой гармоничной музыке». Хотя опера не содержала прямой пропаганды патриотических чувств, она являлась, с точки зрения Вишневского, «воплощением русской культуры, которая празднует победу» в то время, когда советские войска терпят поражение за поражением на полях сражений [662]. Аналогичные чувства выражает И. Д. Зеленская, рассказывая о том, как на собрании 7 ноября 1941 года люди пели арии из «Бориса Годунова». Явно не видя ничего странного в подобном способе празднования двадцать пятой годовщины большевистской революции, Зеленская замечает, что «раньше никто из массы не стал бы читать из "Бориса Годунова"» [663].