Д. Л. Бранденбергер Национал-Большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931-1956)

Подобные заявления практически не оставляют сомнений, что всеобщий подъем патриотических чувств, наблюдавшийся в военное время и поддерживаемый официальной пропагандой, также способствовал формированию национального самосознания у русского населения. Если в середине 1930-х годов русская национальная идентичность была выдвинута как лозунг, отодвигавший все остальные национальности на второй план, и не обсуждалась в массах, то относительно 1945 года можно с достаточной уверенностью утверждать, что ситуация изменилась. Дискуссия по вопросу о том, что значит быть русским, развернутая средствами сталинской массовой культуры во второй половине десятилетия, сделала возможным обсуждение темы русского национального самосознания даже среди самых малообразованных слоев развивающегося общества.

Этому зарождающемуся самосознанию, являвшемуся скорее продуктом исторических условий, нежели целенаправленной политики партии, был дан дополнительный толчок популистской кампанией, призванной поддержать государственное строительство и мобилизовать население. Эффективность этой национал-большевистской деятельности обеспечивалась единством пропагандистской политики государства, позволившим систематизировать арсенал руссоцентристской иконографии, мифов и легенд и сделать его внутренне целостным. Наступление национал-большевизма по всему фронту, от школьных классов до кинотеатров, придавало ему поистине всеобъемлющий характер. Как пишут Б. Андерсон и Э. Геллнер, именно такое мощное сочетание средств печати, народного образования и массовой культуры способен послужить основой формирования группового самосознания.

Однако следует различать создание и распространение идеологических новинок и их восприятие массами. Подбор определенной аудитории и свойственная ей тенденция улавливать лишь отдельные ключевые понятия, при этом упрощая и переиначивая их; могут привести к существенному искажению пропагандистского замысла в массовом сознании. Что касается официальной национал-большевистской пропаганды во время войны, то ее ярко выраженный руссоцентристский характер иногда расценивался русским населением как поддержка шовинизма по отношению к другим народам. Примером может служить еще один отрывок из цитировавшегося выше дневника Иноземцева:

«Русь — основа нашего государства, и не надо стыдиться об этом говорить. Интернационализм, братство народов и прочее — это все хорошо, это неотъемлемые черты нашего государства, но основное — воспитание чувства долга перед Родиной, чувства гордости за свою страну, за всех великих людей, несказанно обогативших человеческое общество во всех областях науки и искусства, то есть воспитание истинных патриотов. Родина, наша замечательная русская родина, — прежде всего.

Наши три революции, в том числе Великая Октябрьская революция, неотъемлемые элементы нашей Родины, возможные только в России и возвысившие Россию на недосягаемую высоту.

… Завоевано все это кровью сотен тысяч лучших русских людей, миллионами беззаветных бойцов русского народа, а поэтому и в будущем, после войны, гордость за Россию должна оставаться на высоте. Наше и последующие поколения, безусловно, этого добьются…» [677]

Агрессивный руссоцентризм Иноземцева, отмахивающийся с пренебрежением от таких традиционных советских фетишей, как интернационализм и «братство народов», граничит порой с полновесным национализмом. Что породило этот взрыв воинственного шовинизма?