Д. Щеглов. — История социальных систем от древности до наших дней

Очень понятно, что, задавшись такимъ широкимъ планомъ и пустившись въ пути, мало проторенные или вовсе не проторенные, авторъ не избгъ несовершенствъ, нкоторыхъ пропусковъ, недосмотровъ и т. п. Кром того, есть неудачныя мста въ отступленіяхъ, которыхъ много въ этой книг. По умренности ихъ объема нельзя ихъ поставить ей въ упрекъ, и притомъ они вытекаютъ изъ самой цли книги, именно относятся къ положенію длъ въ нашей литератур, публицистик, учебныхъ заведеніяхъ, вообще съ умственному и нравственному состоянію Россіи. Но тутъ автору пришлось касаться очень разнообразныхъ сферъ и именъ, и онъ часто длаетъ это уже вовсе безъ ученыхъ пріемовъ, съ легкостію и рзкостію, которую, во многихъ случаяхъ, можетъ быть, и можно оправдать, но которая въ самой книг не оправдывается. Возьмемъ такое мсто:

«Костомаровъ подвергъ истинному поруганію все, что въ русской исторіи иметъ неоспоримое право на уваженіе истинно русскихъ людей, — начиная съ первыхъ князей, которые для него только разбойники и грабители. Владиміръ Мономахъ, Василько, Андрей Боголюбскій — это люди своекорыстные, жестокіе, способные на гнусное злодяніе. Дмитрій Донской — трусь, человкъ неблагородный; Пожарскій, Мининъ, Скопинъ-Шуйскій — лица двусмысленныя, своекорыстныя, лживыя и т. п. Самопожертвованіе Сусанина — миъ, т. е. фактъ, никогда не существовавшій. И эти дтски-легкомысленныя характеристики, эти противо-научныя положенія не встртили отпора не только въ масс читателей, въ толп, но и въ тхъ, которые по праву могутъ считать себя представителями такъ-называемой интеллигенціи, въ руководителяхъ періодическихъ органовъ литературы. Кром Погодина, которой много раньше и неоднократно былъ осмянъ и ославленъ, какъ человкъ отсталый, обскурантъ и квасной патріотъ, никто изъ представителей печати не возвысилъ голоса въ защиту славной памяти печальниковъ, защитниковъ и освободителей Русской земли» и пр. (Т. II, стр. 569),

Отзывъ этотъ, будучи довольно справедливымъ, иметъ однако очень неправильный видъ. Очевидно, сила его въ томъ, что Костомаровъ, по убжденію автора, длалъ «дтски-легкомысленныя характеристики» и выставлялъ «противо-научныя положенія»; но авторъ, къ сожалнію, ничмъ этого не доказываетъ. Можно подумать, что, по его мннію, все, несогласное съ чувствомъ патріотовъ, уже поэтому непремнно есть противо-научное. Очевидно, нельзя брать дла съ этой стороны, начинать прямо съ обвиненій, на которыя подсудимый можетъ апеллировать къ высшей инстанціи, — къ исторической правд и къ безпристрастію. Вообще, Костомаровъ у насъ такой извстный писатель, что характеристика его одними грхами противъ патріотизма — черезъ чуръ легка и мало убдительна для большинства читателей, хотя бы съ нею и были согласны люди, основательно знакомые съ русскою исторіею.

Точно такъ, слишкомъ рзво сказано, что никто не возражалъ Костомарову; кой-какія возраженія были, и можно упрекнуть автора, что онъ забылъ книгу И. Заблина «Мининъ и Пожарскій» (Москва, 1883), книгу превосходную и по знанію дла, и по глубокому пониманію лицъ и событій, и даже по мастерству изложенія. Такія книги показываютъ намъ, что наука Русской Исторіи, славу Богу, у насъ стоитъ крпко и подымается высоко, что намъ не слдуетъ до конца огорчаться многочисленными и несостоятельными произведеніями Костомарова, бы они ни раздражали наше патріотическое чувство.

И все-таки, говоря вообще, нужно сказать, что нашъ авторъ правъ; публика, безъ сомннія, со сластью поглащала книги Костомарова; она вбирала въ себя его неосновательныя мннія и не обращала вниманія на возраженія, да и возраженій было черезъ чуръ маю. Авторъ справедливо указалъ на очень грустное явленіе въ нашемъ умственномъ мір.

Мы могли бы сдлать много другихъ замчаній въ этомъ род. Авторъ, руководясь наилучшими чувствами и не ошибаясь въ главныхъ чертахъ, говоритъ о нашей литератур и публицистик часто слишкомъ горячо и поверхностно. Въ его рчахъ тутъ слышится презрніе; понятно, что, въ силу этого презрнія, онъ не изучалъ внимательно предмета.

Такъ какъ соціализмъ касается самыхъ различныхъ сторонъ человческой жизни, религіи, политики, нравственности, гигіены, и т. д., то нашъ авторъ, слдуя за своимъ предметомъ, вдавался въ очень различныя области, и тутъ можно у него отыскать кой-какіе недочеты. Напримръ, полемизируя противъ Фурье и объясняя, почему трудъ вообще бываетъ тяжелъ, онъ говоритъ:

«Это основано на непреложномъ физіологическомъ закон; трудъ сопровождается разрушеніемъ тканей, изъ которыхъ состоитъ организмъ человческій; ткань распадается на элементы, и элементы эти затрудняютъ дятельность мышцъ, отчасти ослабляютъ ее, отчасти имютъ даже тотъ результатъ, что она сопровождается непріятнымъ, болзненнымъ ощущеніемъ. И тутъ никакія страсти, ни папильонна, ни кабалиста [1] не помогутъ» (т. II, стр. 122, 123).