d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

— Пожалуйста, — она рыдала, не в состоянии адекватно высказать и слово, но внутри души ликуя от сложившихся обстоятельств. — Не ведите меня в участок! Можно я пойду? Пожалуйста, отпустите меня! Я не могу снова расстроить маму!

Сальваторе цедил взглядом чернь, прикрытую золотом. Волчица в овечьей шкуре. Кто же знал, что она сможет додумываться до такого? Паршивая сука! Жаль до нее те ублюдки не добрались.

Она о чем-то молила еще, захлебываясь слезами и топя сердца сердобольных полицейских.

— Хорошо, девушка. Позвольте, мы доставим вас домой?

— О, нет! — она снова вскрикнула. Контролировать вырвавшуюся на волю энергию Елена не могла. Она могла только поддаться ей. – Нет, пожалуйста! Я домой сама дойду! Прошу вас!

Полицейский кивнул, попросил только ее номер телефона. Девушка продиктовала, не забыв еще несколько раз попросить не звонить домой, чтобы не беспокоить близких.

Прикрываться умершей матерью — низко, подло и отвратительно. Но играть чувствами, как это сказал Сальваторе, тоже не свято.

Они квиты.

— Я еще отыграюсь, — прошипел Сальваторе, когда копы стали уводить его. Он выглядел жалко: кидал слова через плечо, не имея возможности дать волю кулакам. Что ж, пусть побудет в шкуре своей же жертвы. — Слышишь, Гилберт?! Я тебя еще выебу, просто дай мне время, чертова стерва!

Его ударили, увеличив шаг. Елена долго смотрела в след своему врагу, которого вели в участок. Она не чувствовала ничего кроме наслаждения и ощущения возмездия.

Гилберт облегченно выдохнула, вытерла слезы, а потом направилась домой. Один один, Доберман. Один один.

4.

Бонни заливала боль виски. Заглушала ее сигаретами и громкой музыкой. Она уже не помнила, как это — быть живой: биться в ритме битов, растворяться в толпе, становясь безликой и опустошенной тенью. Она забыла как это — глохнуть от громкой музыки, падать на самое дно декаданса и претворяться бесчувственной сукой. Она забыла, но последние два часа старалась отчаянно вспомнить.

Безучастие со стороны Елены, относительно близкого человека, старательно игнорировалось. Бонни была не из тех, кто нуждается в том, чтобы плакаться в жилетку. Тайлер только если… И то, это вышло потому, что она не могла сбежать, а он читал Уайльда и слушал ее пустые речи. Сам виноват.

Прожекторы сменяли свои цвета. Перед глазами мелькали разноцветные огоньки, яркие коктейли в стаканах проплывали мимо в чьих-то руках. Девушки в красивых коротких платьях казались самыми близкими подругами. Бонни видела их впервые, как и они ее, но это не мешало устраивать им неплохие шоу, танцуя вместе, выпивая виски на брудершафт и громко смеясь. Беннет это делала лишь потому, что давно не развлекалась. Все ее стройное и упругое тело было покрыто синяками и царапинами, за неделю так и не сошедшими, но других так привлекающие. Избитая и отчаянная девушка — стоящее зрелище. Она не подпускала к себе никого, просто отдавалась безумию и страсти. Тело ныло от боли, а температура поднималась все выше и выше, но это не волновало. Придет домой, выпьет что-то жаропонижающее. Не такая уж и большая проблема.

Музыка бомбила, грохотала, рычала, шипела. Постепенно перестали различаться звуки. Постепенно звук собственного голоса стал слышаться как в отдалении. Когда два часа без передышки находишься в самом сердце танцопола — подобных симптомов не избежать.

Учеба, потребность в дружбе отходили на второй план. Бонни ощущала себя освободившийся: прежние устои и фальшивые ценности феминизма уже не тяготили душу. Она была не свободной. Освободившейся.

Девушка подошла к стойке, снова заказав виски. Просаживать последние деньги в клубе — лишь способ развлечься. Плевать на завтрашний день. Деточки двадцать первого века всегда живут сегодняшним днем, не задумываясь о будущем. Это их достоинство. Это их порок.

Она залила спиртное в глотку, уже не чувствуя, как алкоголь обжигает горло. Гневные слова, идущие из самых недр, уже опалили гортань, видимо.

Бонни кинула денежную купюру, а потом ринулась в пульсацию клубу. Она красиво двигалась, умело виляя бедрами и подстраиваясь под темп музыки. Латиноамериканские напевы всегда отличались зажигательностью, плавностью и жаром. Беннет имела много недостатков, но главное ее, — и одно из немногих, — достоинство заключалось в ее умении владеть своим телом. Девушка раскрепощалась, забывалась, пускала в душу быструю музыку, выпуская наружу своих демонов. Толпа расходилась, предоставляя танцовщице больше пространства. Бонни этим умело пользовалась, заполняя собой все пространство, привлекая внимание и вызывая резонанс. Где она так научилась двигаться — значения не имело. Главное, что она была зажигательной, горячей и буйной. Главное, что она была до остервенения привлекательной и сексуальной.

Темп менялся: с плавного на пульсирующий, с пульсирующего на рьяный и бешеный, потом — на относительно спокойный. И танцовщица соответствовала любой мелодии, подпуская к себе лишь девушек, с которыми умело спевалась. Парни, пытавшиеся подкатить к сексуальной афроамериканке, оставались без внимания либо посылались на все четыре стороны.